"Только не бить", – думал я. И укусил его". Исповедь Суареса

Мы часто слышим провокационные заявления агентов, но слова Фонсеки выделяются даже на этом фоне. Это не намёк, а прямое обвинение во лжи, следовательно, кто-то из них – либо Суарес, либо Фонсека – лжёт.

Но чтобы сохранить объективность, начать нужно не с ответа Фонсеки, а с интервью Суареса. Пару дней назад он снялся в программе для уругвайского телеканала с нелогичным названием Monte Carlo TV: в течение часа в расслабленной обстановке на свежем воздухе футболист откровенно отвечал на разные вопросы журналиста. Кроме долгов Даниэля Фонсеки, в беседе было затронуто достаточно скандальных тем. Программа вышла под говорящим названием «Исповедь Луиса Суареса». Приводим перевод всего интересного.

— Действительно, прошло уже много времени. Теперь я отдаю себе отчёт в своих поступках. А тогда… Ну, в «Аяксе» у нас тогда трудно складывался сезон, трудно складывался матч. Я играл очень плохо. Всё перепробовал, но у меня не шло. Я чувствовал свою беспомощность и был очень зол и на себя, и на соперников. Мы уже несколько раз сталкивались с Баккалом, он ударил меня раньше.

Я перестал контролировать себя, был в ярости. Но понимал, что нельзя драться. «Только не бить», – думал я. И укусил его. С Ивановичем было что-то похожее.

— С Кьеллини было по-другому. Я чувствовал свою вину за то, что не использовал момент до этого. Я должен был что-то делать и играл на пределе. Мы боролись с Кьеллини, это случилось в пылу борьбы. Осознавал ли я в тот момент, что делаю? Нет, конечно. Осознание пришло потом.

— Я действительно виноват. Но это не значит, что меня надо было обвинять во всём подряд. Люди даже говорили, что я заработал дисквалификацию, потому что не хотел оставаться в Англии… Это было неприятно. Я и так переживал, потому что понимал, что совершил ошибку. Но меня обвиняли в том, что это было спланировано. В какой-то момент я начал всё отрицать. Просто не знал, что мне делать. Никто тогда не встал на мою защиту. А многие не скрывали радости. Говорили, что у меня проблемы, что мне нужен психолог.

— Мы и сейчас продолжаем общаться. Она мне очень помогла, особенно в трудные моменты. Я ведь всегда всё держал в себе. Был период, когда я приходил домой и ни слова не говорил Софи (жене. – Прим. «Чемпионат»). Но я научился с ней делиться. Рассказываю о том, какие ошибки сделал, и Софи помогает с ними бороться. Сейчас мой психолог учит меня сдерживаться, не создавать конфликты на поле и не участвовать в них. Теперь я не смотрю на соперников, даже когда они меня провоцируют.

— Ты же знаешь, что его (Патриса Эвра. – Прим. «Чемпионат») подговорили всё это рассказать? Я знаю это от игроков «Юнайтед». Они были в раздевалке, обсуждали меня, и ему сказали: «Эй, ты же можешь обвинить его в расизме!». И он вышел и пожаловался. Да, я назвал его негритёнком и похлопал по затылку. Я так друзей называю. Все заговорили о том, что я расист и что это было оскорбление. Но я ни разу в жизни не говорил оскорбительного слова «нигер». Тогда я его вообще не знал. Я сразу даже не придал этой ситуации особого значения.

— Конечно. Он держал руку прямо, все проходили мимо и пожимали её. А когда подошёл я, он резко опустил руку, а потом схватил мою. И стал показывать на меня другой рукой. Это было просто смешно. Да мне было всё равно, здоровается он со мной или нет.

— Нет. Хуже всего было, когда за месяц до чемпионата мира мне сделали операцию на мениске. Я в какой-то момент не верил, что смогу сыграть за сборную. Это было трудно. Восстановление было очень ускоренным. Я ненавидел своего доктора, а потом он гордился мной, когда я всё-таки сыграл на турнире.

— У меня замечательная семья. Моя жена Софи уже в юности была зрелой, она всегда понимала, какое решение будет правильным, и не боялась трудных путей. Она многим пожертвовала, чтобы быть рядом со мной.

— Ну, подростком я постоянно ходил пешком за 25 км, чтобы её увидеть. Она жила в Солимаре (дальний пригород Монтевидео. – Прим. ред.), а денег на автобус у меня не было. А потом её семья переехала в Испанию. Мне казалось, что мы больше никогда не увидимся. Я тогда начал сочинять песни о любви. Записал целую тетрадь. Ночью лежал в кровати, читал и плакал. Брат мне говорил: «Луис, возьми себя в руки, у тебя завтра матч». Куда там… Я проплакал всю ночь.

— Мы созванивались. Смотри, тогда, чтобы позвонить из Испании в Уругвай, нужно было набрать код страны, а потом номер. А я в Уругвае должен был снять трубку и нажать на «ноль», чтобы слышать её, но тогда включался счётчик времени. Денег не было, поэтому я ничего не нажимал, а просто говорил, что люблю её. Она говорила, что я достаточно хорош, чтобы заиграть в Европе. Она хотела быть со мной, но говорила, что для этого я должен стать игроком европейского клуба.

— Они приехали просматривать другого футболиста. А в воскресенье после матча мне позвонил Фонсека и сказал ехать в отель «Шератон». Я помню, что тогда для меня было главной проблемой — перед встречей выяснить, что это за «Гронинген»? Где это вообще? Узнал у друга, у которого был Playstation, что это такая команда из Голландии, которая играет в бело-зелёной форме. Я приехал, мы пообщались. Начались переговоры. «Насьоналю» нужны были деньги, я не возражал против перехода – точно знал, что Голландия ближе к Софи, чем Уругвай.

— Это то, что меня больше всего огорчает. Во-первых, я очень благодарен Фонсеке. Когда мне было 15 лет, это он оплатил мне поездку в Испанию. Он помогал нашей семье, и я был ему обязан. Когда у меня появились деньги, я отдал этот долг. Но ведь он бывший футболист, он знает, каким трудом нам достаются деньги, знал о моих проблемах со средствами – и он сказал мне, что договорился на зарплату в 30 тыс. евро, а потом я узнал, что буду получать 10 тыс. евро. Для меня это была огромная сумма, я не видел разницы. Но ведь он же умеет считать, и он и так уже получил свой процент. Это был удар в спину.

— В момент оформления трансфера он сказал, что я должен отказаться от этих денег и он возместит их с моего следующего контракта.

— Нет.

— За годы в Европе я многому научился. Сейчас я сотрудничаю с человеком, которому доверяю. Он ведёт мои дела с 2010 года.

— У меня есть запросы. Я получаю сумму, которая мне нужна, свою часть денег за мою работу. Всё остальное меня не касается, он может договариваться с клубом, как хочет. Пусть зарабатывает, сколько хочет. Главное, что он человек слова. Он не говорит мне, как Фонсека, что я буду зарабатывать 30 тыс. евро, а потом оказывается, что я получаю 15, 17 или 10…