Игорь Суркис: Путь на Эверест

«Игорь Михайлович сможет уделить вам не более сорока минут», – не терпящим возражений тоном предупредила секретарша, приглашая корреспондента «СЭ» в кабинет динамовского президента. Уж и не знаю, какие дела пришлось отложить руководителю столичного клуба, но наша беседа затянулась сначала на час, затем – на полтора.

Прерваться пришлось лишь однажды: Суркису позвонил президент «Шахтера» Ринат Ахметов. Разговор двух антагонистов в футболе и, как оказалось, друзей по жизни был связан с удивительной причудой кубкового жребия, который впервые свел динамовцев с горняками до финала. Не могли Ахметов и Суркис не вспомнить о встрече своих команд в чемпионате страны, но спорить о том, находился ли отдававший Виллиану пас Брандау в положении «вне игры» и следовало ли назначить пенальти за фол против Вукоевича, они не стали. Сошлись на том, что игра получилась европейского уровня, и чем больше таких матчей будет в украинском чемпионате, тем выше поднимется его рейтинг.

– Не правы те, кто считает, что непримиримая конкуренция клубов на поле должна влиять на наши с Ринатом Леонидовичем человеческие отношения, – сказал, улыбаясь, Суркис. – Мы с ним знакомы почти семнадцать лет – с тех пор, как еще совсем молодым парнем он приезжал в Киев. Порой нас захлестывают эмоции, и чаще через прессу, чем тет-а-тет, мы высказываем друг другу претензии. Но, остывая, вновь находим общий язык, поскольку проблемы, какой бы области наших взаимных интересов они ни касались, всегда лучше решать в спокойной дискуссии, чем в остром споре.

– Не кажется ли вам, что сейчас, когда «Шахтер» оказался вдали от вершины турнирной таблицы чемпионата Украины, дерби горняков и динамовцев утратило некоторую часть своей привлекательности?

– Если говорить о недавнем матче в Донецке, то победителем, как и год назад, стал тот, кому эта победа нужнее. Да, шведский судья отработал не идеально, но я не считаю себя экспертом в этой области, чтобы утверждать, в чью сторону он допустил больше ошибок. В прошлом сезоне мы отставали от «Шахтера» на десять очков, и многие прогнозировали досрочный конец чемпионской гонки, но вы-то помните, как все обернулось: на золото у нас оставались шансы практически до последнего тура.

– В субботу вы отпраздновали полувековой юбилей. Для многих он становится рубежом, за которым подводятся какие-то итоги и меняются взгляды на жизнь, но есть люди, для которых 50-летие – не более чем рядовой день рождения…

– Покривил бы душой, сказав, что не вижу в этой круглой дате потаенного смысла. Жизнь человеческая напоминает мне Эверест, вершины которого человек достигает к 50 годам, а затем – начинает спускаться к подножию. Кажется, совсем недавно мне было сорок, но десятилетие пролетело, как один день. Я приобретал новых друзей, терял старых, а самой печальной из утрат того времени стал уход из жизни Валерия Васильевича Лобановского.

– Вы ведь были дружны?

– Да, нас связывали не только отношения руководителя клуба и тренера. Лобановский был для меня старшим товарищем, у которого я многому научился и многое перенял.

– Вы часто сидели с ним на скамейке во время матчей, что, кажется, входило в противоречие с его избыточность суеверностью.

– Не поверите: это была его инициатива. Как-то на Кубке Содружества в московском манеже «Спартак», где практически нет мест для публики, я стоял неподалеку от нашей технической зоны, но Васильич, заметив меня, предложил сесть рядом. И сказал фразу, запомнившуюся на всю жизнь: «Вы отвечаете за результат». Возможно, тогда это было всего лишь шуткой, но мы выиграли – и мэтр, скрупулезно относившийся к приметам и считавший, что в нашем деле мелочей не бывает, в дальнейшем настаивал на соблюдении сложившейся традиции. Находился я рядом с ним и в моменты, когда месту на скамейке по состоянию здоровья он предпочитал VIP-ложу.

– Лобановский что-то говорил вам во время матча?

– На скамейке – ни слова. Молчал и я – как, впрочем, и помощники главного тренера. У Валерия Васильевича в почете было единоначалие: ассистенты могли подсказать что-то игрокам лишь по его команде.

– Какие из суеверий Лобановского запомнились вам больше других?

– Не все приметы, которые замечал, находясь рядом с ним, могу выдавать. Но, к примеру, он выбирал себе черту, которой мог стать порог раздевалки, и переступал ее по пути на поле обязательно с правой ноги. На «Олимпийском» дорога от подтрибунного туннеля к газону была выложена квадратными плитами, на стыки которых он никогда не наступал. День матча становился единственным, когда мы, вопреки традиции, не созванивались – в другие ровно в десять утра он набирал мой номер, чтобы поговорить не только о футболе, но и, допустим, о политике.

– Верно ли, что примерно за год до ухода Лобановского из жизни вы с братом уговаривали его отдохнуть, сменив кресло главного тренера на пост консультанта?

– Все было наоборот: у него закончился контракт, и в ответ на предложение о продлении он сказал, что хочет уйти на покой. Но я поехал к нему домой и после долгой беседы смог убедить остаться.

– К каким аргументам прислушался мэтр?

– Он согласился, что без футбола ему будет еще тяжелее. Кроме того, я сказал, что вовсе не обязательно ездить на все матчи, а одно только его присутствие во время тренировки на балкончике в Конча-Заспе добавит игрокам энергии и уверенности в своих силах. Лобановский был редким психологом: ему достаточно было просто посмотреть в глаза футболистам, чтобы, выйдя на поле, они взяли верх над самым сильным соперником.

– Вы многое переняли у мэтра, однако и брат, полагаю, был для вас примером для подражания?

– А как же иначе? На правах старшего он опекал меня в детстве постоянно. Да и теперь иногда забывает, что у меня седые виски, обижаясь, когда остаюсь после наших споров при своем мнении. Не стану утверждать, что Григорий состоит из одних лишь достоинств, но чего не отнять у брата, так это фантастической целеустремленности. Поставил перед собой цель провести в Украине Euro-2012 – и сделал все, чтобы ее осуществить. Жаль, что у этой идеи оказалось так много препятствий – один только демонтаж торгового центра перед «Олимпийским» отнял массу нервов и сил, которые можно было бы направить в более полезное русло.

– А в детстве какие черты старались у брата позаимствовать?

– Григорий был вратарем, и после того, как мы с отцом несколько раз побывали на играх с его участием, мне тоже захотелось играть в футбол. Мы были дружны, но в силу большой разницы в возрасте по-настоящему близки стали в более зрелом возрасте. И хотя у брата ничуть не менее сложный рабочий график в федерации, чем у меня в клубе, не было и дня, чтобы мы не созвонились. Он может набрать меня, чтобы обсудить недавний матч или же просто спросить, как дела.

– Но главным примером для вас, судя по всему, являются родители: Михаилу Давыдовичу и Римме Яковлевне в этом году на двоих будет 170 лет, а их оптимизму позавидовали бы и люди моего поколения.

– Не просто горжусь своими родителями – боготворю их. Они прожили счастливую жизнь, накануне моего юбилея отметили 60-летие совместной жизни, и я не припомню ни одного конфликта в семье, хоть на секунду заставившего усомниться в прочности их союза. Отец, будучи военным хирургом, прошел всю войну, был под Сталинградом, а после победы не случайно решил сменить специализацию и стать невропатологом – слишком много крови он повидал на своем веку.

– В одном интервью он рассказывал, что может упрекнуть сыновей только в том, что работа поглощает их целиком, оставляя мало времени для общения с близкими.

– Кажется, еще Сент-Экзюпери писал, что самая большая роскошь на свете – роскошь человеческого общения. Я же скажу, что для меня нет ничего важнее роскоши общения с близкими. Стараюсь проводить с семьей каждую свободную минуту, но вся загвоздка в том, что, погружаясь с утра в работу, не успеваю оглянуться, как наступает вечер. И не пойму: то ли причина в большом количестве дел, то ли в неумении верно спланировать свой рабочий график.

– Ваш старший брат рассказывал, что, если прилетев даже в три часа ночи, он не позвонит родителям, наутро получает от них строжайший выговор.

– Я тоже попал несколько раз в такую ситуацию. Самое любопытное, что отец, выражая недовольство, не повышал голос, а просто ставил в известность: если и в следующий раз я не отзвонюсь, он сам, возвращаясь в Киев, сообщать об этом не будет. А ведь для нас с Григорием нет ничего хуже волнения за близких. Договорились с братом: когда летаем вместе, за звонок родителям отвечает он.

– Помните самый большой нагоняй, полученный от отца?

– Как не помнить. В детстве мы занимались спортом круглый год: летом играли в футбол, зимой – в хоккей. Мне очень хотелось сыграть за команду станкозавода в самой настоящей хоккейной , форме, и кто-то из старших мальчишек подарил старую амуницию. Ладно, что она оказалась на пять– шесть размеров больше, так на ней еще и живого места не осталось. Про запах и не говорю. Отец без разговоров выбросил этот подарок на лестницу, но тетя форму подобрала, постирала и заштопала. В следующее воскресенье я вышел в ней на лед – и считал себя в тот момент самым счастливым человеком на земле.

– Спорт занимал тогда все ваше свободное время?

– Вовсе нет. В школьные годы я собирал марки – у меня до сих пор хранится больше полусотни кляссеров с не худшей в Киеве коллекцией. Собирал и значки, связанные с историей киевского «Динамо», – практически все они находятся теперь в клубном музее. Однако футбол всегда был для меня на первом месте. В начале 70-х, следует понимать, у нас, пацанов, существовало не так много альтернатив – чем занять свободное время. Тогда не было привычных, для нынешней молодежи ночных клубов, интернет-кафе... Пределом моих мечтаний, к примеру, становилась поездка с родителями в Крым – в Алушту, Алупку или Ялту. Чуть повзрослев, стал иногда ездить в Сочи, что по нынешним временам можно сравнить, пожалуй, с путешествием в Монако.

Так мы жили, и футбол был для нас настоящей отдушиной. На стадион ходили целыми школами, заранее отправляя своих представителей к билетным кассам стадиона имени Хрущева (теперь – НСК «Олимпийский. – Прим. Д. И.). Неделями обсуждали очередную игру, жили предвкушением следующего матча. Говорю себе, что время нынче другое, но все равно удивляюсь, когда вижу свободные места на трибунах на матче со «Спартаком» – а ведь вмещают они меньше 17 тысяч.

– Футбол был еще и способом отвлечь детей от улицы...

– Так ведь и улица в те времена была не такой, как нынче. Мама рассказывала, что могла смело оставить коляску со мной под балконом и уйти в другой конец дома готовить обед. Я спал на свежем воздухе круглый год -потому, наверное, теперь так редко болею. Нынче подобная смелость родителей граничила бы с безрассудством, а тогда это было в порядке вещей. Чем-то те времена, конечно, были сложнее, мы не имели возможности жить как хотелось и ездить по миру. Но, знаете, порой свое детство я вспоминаю с ностальгией.

– Самый безумный поступок в вашей жизни? Тот, который ни за что не повторили бы сегодня?

– Не прыгнул бы с десятиметровой вышки. Даже не стал бы, наверное, на нее взбираться. А много лет назад в гостинице «Ялта», увидев, как знаменитый певец Валерий Леонтьев прыгает в воду, совершая по пути лихие кульбиты, захотел не то чтобы повторить трюк – узнать, что должен чувствовать человек во время такого прыжка. Прыгал я, разумеется, неумело, «солдатиком», и когда вынырнул после очередной попытки, завершившейся сильным ушибом о воду, подплыл к приятелю и спросил, нет ли на мне следов крови.

– Ради чего так рисковали?

– Сам не знаю. Мне и тогда, лет в 17, не были свойственны необдуманные поступки. К рискованным действиям человека чаще всего подталкивает осознанная необходимость, и ради семьи я бы не задумываясь пожертвовал и жизнью. А тогда мною двигало обычное любопытство и юношеский максимализм.

– А разве горные лыжи, на которых вы научились кататься в значительно более зрелом возрасте, – меньший риск?

– Как вам сказать... Оказавшись впервые на горнолыжном курорте и увидев, как люди, очертя голову, съезжают по крутым спускам, сказал себе, что никогда не встану на лыжи. Но потом решился – и перепугал окружающих, включая старшего брата, взяв палки под руки и лихо скатившись с горы. Это потом узнал, что существует особая техника – и взял инструктора. Теперь могу спуститься по всем правилам, но рисковать и устанавливать на трассе мировые рекорды не стану.

– С парашютом, как Григорий Михайлович, не прыгали?

– Нет, хотя в этом году, оказавшись в венском луна-парке, хотел попробовать. Но дочка, которую не с кем было оставить, меня не отпустила. Зато в Монако мы с ней уже вместе получили заряд адреналина, покатавшись на парашюте за специальным катером. Пришел к выводу, что спуск на лыжах с горы вызывает значительно большие эмоции.

– Вы, знаю, души не чаете в дочерях, и в своей любви к младшей Яне все-таки установили рекорд. Не мировой, правда, а европейский...

– Это какой же?

– На одном из недавних благотворительных аукционов вы не пожалели за ее картину 10 тысяч долларов, на четверть перекрыв прежнее наивысшее достижение: рисунок сына чешского хоккеиста Доминика Гашека ушел на подобном мероприятий за восемь тысяч.

– Цена практически не имела значения, ведь, во-первых, все средства от аукциона были переданы на благое дело помощи детям. Поддерживать их – наша святая обязанность, и «Динамо» постоянно участвует в самых разных благотворительных акциях. Во-вторых, я в самом начале хотел предотвратить торги по картине моей дочери, потому что сразу знал, где это полотно повешу.

– И где?

– При входе в мой дом, напротив комнаты Яны. Картина мне, кстати, действительно понравилась – и дело не в том, кто ее автор. Было заметно, что ребенок вложил душу в эту работу. Сначала, кстати, она нарисовала в вазе четыре цветка, но когда ей объяснили, что значит в нашей традиции четное количество, прибавила еще один.

– После такого коммерческого успеха дочь не мечтает о карьере профессиональной художницы?

– Нет (улыбается), хотя рисование ее увлекло. Но на возникновение этого хобби аукцион впрямую не повлиял: ей, разумеется, польстило внимание прессы и телевидения, однако на том, что за картину платили деньги, мы внимание Яны не акцентировали. Да и не так уж много у дочки свободного времени, чтобы заниматься изобразительным искусством всерьез: она пошла в школу, где, с учетом факультативов, настолько устает, что к вечеру просто падает с ног. Свой путь в этой жизни она будет выбирать сама, и подсказывать ей при выборе будущей профессии не стану. Сейчас, кстати, она мечтает стать модельером.

– Вы говорили, что иногда играете с Яной в футбол. Не завидуете в такие моменты брату, у которого несколько лет назад родился сын?

– В этом деле завидовать бессмысленно – даст Бог, родится мальчик и у меня. А нет – дождусь внуков, благо старшая дочь уже взрослая. Детей я люблю, и помню, в каком был восторге, когда у меня, 14-летнего, появилась племянница Света. Теперь у нее трое детей, и со старшим Лешей мне очень интересно общаться. Футбол ему интересен, он ходит на все матчи «Динамо», и я понемногу задумываюсь о том, кому со временем передать клуб. Силы не безграничны, работа нервная, а хочется ведь немного и для себя пожить. Надеюсь, и Славик, сын Григория, пойдет по нашим стопам.

– Помните последнюю ссору с братом?

– Так, чтобы перестать надолго общаться или не подать друг другу руки при встрече, мы никогда с ним не ссорились. Без разногласий наши отношения, само собой, не обходятся: ему может показаться, что я ответил на какой-то вопрос без уважения, которое следовало бы проявить к старшему брату. Характер у нас обоих вспыльчивый, мы можем сгоряча сказать нелицеприятные вещи, но я первый сниму трубку, чтобы сказать: «Не обижайся, Гриша! Стоит ли из-за такой мелочи огород городить?»

Брат умеет дружить, любить и не предавать. Эти редкие в наше время качества он сумел передать и мне. И на вечере, посвященном моему юбилею, я сказал, что безмерно за это Григорию благодарен. Горжусь тем, что первый и второй Президенты Украины Леонид Макарович Кравчук и Леонид Данилович Кучма – мои товарищи, и если в их бытность у власти нас еще не связывала дружба, то теперь она возникла благодаря моему брату. Он, как и наш отец, не разделяет людей, с которыми дружит, на «бывших» и «нынешних», на тех, кто на вершине, и тех, кто более не влияет впрямую на процессы в стране.

– Президенты, насколько я знаю, еще и страстные болельщики...

– Леонид Макарович поддерживает нашу команду и во внутреннем чемпионате, и в еврокубках, Леонид Данилович – больше в международных матчах. Помню, когда на своем поле мы не по делу потерпели, пожалуй, самое обидное на моей президентской памяти поражение от «Порту», ко мне кабинет зашел Кравчук и сказал: «Держись. Будут еще в твоей жизни и разочарования, и яркие победы». Позвонил со словами поддержки и Кучма, находившийся в это время на отдыхе.

– А двумя неделями ранее была выездная победа над португальцами, которую принес гол Александра Алиева. Помните, как весной брат убеждал вас дать этому футболисту новый шанс после того, как он в очередной раз нарушил режим?

– Помню. Но в тот момент я находился под впечатлением ряда ситуаций, после которых утратил веру в Алиева – не как в игрока, а как в человека, чьи слова можно принимать на веру. А для меня это ничуть не менее важный фактор, чем футбольные таланты. Григорий смотрел на ситуацию со стороны, не был в курсе всех инцидентов, и судил о парне только по его выступлениям за молодежную сборную и газетным репортажам о матчах «Динамо-2» и резервистов. А в них Алиев неплохо играл и исправно забивал.

– Вы не хотели продлевать с игроком контракт?

– Возможно, я просто не хотел возвращаться к разговору с человеком, который несколько раз давал мне слово исправиться, но обещание не выполнял. Брат меня убедил, и весной у нас с Алиевым состоялась беседа -здесь, в этом кабинете. Саша поклялся, что впредь не позволит себе меня подвести, и с тех пор его словно подменили. Скажу вам больше: за эти полгода он сделал такие вещи, на которые способен лишь человек, у которого цель в этой жизни – добиться вершин в футболе и стать лидером «Динамо». Ну, а Григорий, стремясь сохранить парня для национальной сборной, как всегда оказался дальновиднее меня.

– Ваш брат занимается бодибилдингом, таская, по собственным словам, за тренировку от семи до пятнадцати тонн железа. Вы составляете ему компанию в зале?

– Несколько раз пытался, но понял, что этот способ поддержания формы не приносит мне удовлетворения. Приятнее плавать в бассейне, хотя опыт и подсказывает, что на данном этапе для сохранения оптимальных кондиций достаточно провести день за работой, а под вечер – отказаться от ужина. Возможно, со временем почувствую необходимость заняться всерьез своим здоровьем. Тогда, не исключено, пойду с братом в тренажерный зал и, что самое главное, брошу курить.

– Силы воли хватит?

– Почему нет? Был у меня знакомый, дымивший как паровоз, но сходил однажды к врачу, тот ему что-то нашептал – и пожалуйста, больше он к сигаретам не прикасается.

– А без посторонней помощи? Может ли человек, курящий лет тридцать...

– Наверное, даже больше.

– Так вот, может ли человек с таким стажем курильщика сказать: с завтрашнего утра о сигаретах даже не подумаю?

– Запросто. Но для этого нужен стимул. Вот если бы вы сейчас мне сказали, чтобы я бросил курить до 10 декабря, когда мы проводим последний матч группового турнира Лиги чемпионов с «Фенербахче», а взамен «Динамо» наверняка выйдет в 1/8 финала, прямо сейчас выбросил бы вот эту пачку (извлекает очередную сигарету и затягивается. – Прим. Д. И.). Зависимость-то у меня не никотиновая, как пояснил отец, а рефлекторная, и ничто не мешает заменить табак какими-то конфетками.

– Не раз видел, как в Конча-Заспе вы на спор, а иногда и ради развлечения, чеканили мяч, сидя на лавочке, и даже знаменитые футболисты – как нынешние, так и бывшие – не могли повторить ваш результат...

– Ну с одним-то мы все-таки соревнуемся на равных. (Улыбается). Наш бывший спортивный директор Леонид Буряк – человек настолько азартный, что, разбивая дома несколько чашек, оттачивает свое мастерство в набивании мяча из положения сидя до совершенства. Мы с ним нашли способ усложнить задачу, чтобы определить, кто же в этом виде футбольного искусства сильнее. Хотите, покажу?

Суркис поднялся из-за стола, извлек из-за шкафа сувенирный мяч Лиги чемпионов гандбольного размера и, расположившись в низком кресле, принялся его набивать. На пятом десятке я сбился со счета, он сам – чуть позже.

– Наши с Леонидом Иосифовичем личные рекорды переваливают за две сотни, – сказал президент «Динамо», вернувшись к столу и закуривая еще одну сигарету. – Но для этого надо и специальную обувь надеть, и настроиться как следует. В футбольной школе нам, пацанам, много лет назад прививали любовь к работе с мячом, но из всех элементов его контроля мне по душе был именно этот.

– Вы, значит, сохранили отношения с Буряком, которого сначала уволили через несколько месяцев после назначения главным тренером, а позднее – сократили вместе с должностью спортивного директора?

– Его увольнение после поражения от «Туна» я до сих пор считаю поспешным: возможно, как тренер он еще был способен принести команде пользу. Но микроклимат в коллективе переживал кризис; а футболисты не верили в наставника.

– Он был слишком мягким?

– Нет, у его разногласий с командой были другие причины. Вот Демьяненко и в самом деле не мог проявить жесткость, стукнуть кулаком по столу. В год 80-летнего юбилея клуба он выиграл все на внутренней арене, но мы не росли в Европе. Надеюсь, Анатолий Васильевич пересмотрит свое отношение к работе: одно дело быть помощником, другое – принимать на посту главного тренера самостоятельные решения. Но на мое отношение к прежним наставникам их турнирные неудачи никак не повлияли – я, скажем, послал им всем приглашения на свой день рождения.

– Ваш брат вспоминал, что впервые оказался на стадионе в два года, и до сих пор хорошо помнит этот момент. А во сколько лет привели на трибуны вас?

– В шесть. А лет с одиннадцати я отчетливо помню большинство матчей, на которых довелось присутствовать. Поминутно могу пересказать игру со «Спартаком» 1969 года, проходившую под снегом с дождем, когда гол Осянина перечеркнул надежды «Динамо» на чемпионство. Недавно вспоминали с администратором Сашей Чубаровым, как в конце 80-х Сергея Юрана, его тогдашнего зятя, сломали – да так, что его голеностоп буквально лежал на траве отдельно от ноги. А я видел это с трибуны – и помню охвативший меня ужас.

– Вы наблюдали за матчами из 40-го сектора Республиканского стадиона, где у вашей семьи были постоянные абонементы?

– Последние десять-двенадцать союзных чемпионатов мы с братом смотрели из ложи прессы, куда всеми правдами и неправдами добывали пропуска. И делали это не потому, что оттуда удобнее смотреть игру – с нижнего яруса, где был слышен каждый вздох и каждое слово игроков, следить за событиями на поле было значительно проще, чем с высоты птичьего полета. Но после матча мы могли спуститься на лифте к раздевалкам, увидеть выходящих оттуда игроков, заглянуть в окно. Я иногда спускался и в перерыве: если мы проигрывали, хотелось сквозь щель между занавесками рассмотреть, как ведет себя Лобановский, что говорит ребятам Как и все болельщики, был уверен, что тренеру достаточно сказать несколько слов – что-то вроде заклинания – и футболисты во втором тайме не оставят от соперника камня на камне.

– Самый памятный матч?

– Их было много. Про встречу со «Спартаком» более сорока лет назад я уже говорил. Никогда не забуду, как в 1989 году киевляне уступили тем же спартаковцам со счетом 1:4. Мы с братом часто ездили на выездные матчи «Динамо» – помню, как судьба чемпионства в 1986 году решалась в двух встречах с московскими одноклубниками: их тренировал тогда один из антагонистов Лобановского – Эдуард Малофеев. На чужом поле сыграли вничью – 1:1, одержав дома победу – 2:1. Был я и на знаменитом финале Кубка СССР с «Араратом» в 1973-м, когда Александр Севидов совершил роковую ошибку, заменив на последних минутах Буряка и Блохина на Зуева и Кондратова, после чего Иштоян сначала сравнял счет, а затем – забил в дополнительное время. В Киев Севидов уже не вернулся – с должности главного тренера его сняли практически по финальному свистку.

– По увлекательности сюжета те матчи сто очков форы дадут недавним играм «Динамо» со «Спартаком» на пути в групповой турнир Лиги чемпионов. Согласны, что две победы киевлян с общим счетом 8:2 в некоторой степени девальвировали значение исторического противостояния в глазах молодого поколения болельщиков?

– Надо учитывать, что спартаковцы находились в этом году не в лучшей форме, а мы – как раз выходили на пик готовности. Но старшее поколение наверняка помнит что зародилось противостояние двух самых непримиримых противников в союзной футбольной истории в те времена, когда во главе «Спартака» встал Константин Бесков. У него с Лобановским были принципиальнейшие расхождения по тактическим вопросам, и каждый матч между их командами обязательно превращался в полигон для оттачивания идей и сравнения их эффективности. Играть с бесковским «Спартаком» было очень сложно – попробуй, найди противоядие против короткого паса и игры в одно-два касания. Такого противника нужно было подавлять физически, и Лобановскому часто это удавалось. Отношения между нами по сей день остаются особыми: нам простили бы вылет из Лиги чемпионов после матчей с «Дрогедой», но не после поединков со «Спартаком».

– Перспектива не пройти ирландский барьер, к слову, была реальной. Что чувствовали на последних секундах киевской встречи, когда мяч, проскользнув между руками Луценко, в полной тишине катился по линии ворот?

– Один из наших игроков верно описал в интервью состояние тех, кто желал тогда успеха «Динамо»: мы вдохнули, а выдохнуть смогли лишь после того, как мяч ушел за лицевую линию, Но, видимо, находящейся в стадии становления команде надо пройти и подобное испытание, чтобы стать сильнее. Лобановский настраивал на матчи с такими командами еще серьезнее, чем на поединки с «Реалом» или «Барселоной», когда в дополнительной мотивации не было нужды. Иначе возникает недооценка соперника, которая может одним махом перечеркнуть усилия целого сезона. А те секунды с «Дрогедой» чуть не стоили мне инфаркта. И когда наутро показывали повтор матча, я попросил выключить телевизор – у меня, пусть все и обошлось, не было сил смотреть на это снова.

– После смерти Лобановского командой на протяжении пяти с половиной лет руководили те, кого принято называть его учениками – Михайличенко, Сабо, Демьяненко, Лужный... Помните, в какой момент решили, что для достижения результата пора менять подход и приглашать тренера со стороны?

– Ну, Сабо-то не был в полной мере приверженцем идей Лобановского и уж тем более его учеником – как минимум в силу схожего возраста. Иное дело, что он постоянно находился рядом с мэтром, тот ему доверял и нередко обсуждал с ним свои замыслы. Сабо среди возглавлявших «Динамо» в последние годы тренеров был самым опытным, но в то же время самым конфликтным и невыдержанным. Мог создать потрясающий микроклимат, но тут же одним словом разрушить его до основания. Что же касается момента, когда я понял, что второго Лобановского не будет, а клонировать его систему не смысла, то день и час я, конечно, не назову. Но осознание наступившего кризиса было четким.

– Демьяненко был в курсе, что вы занимались поиском иностранного тренера?

– Конечно. Я был не вправе скрывать от Анатолия Васильевича свои переговоры с его потенциальными преемниками. Да и как скроешь, если в западной прессе информация появлялась еще до того, как именитый претендент прилетал в Киев для встречи со мной?

– К вам приезжали Хавьер Клементе, Оттмар Хитцфельд, Поль Ле Гуэн, Фабио Капелло, а Жерар Улье даже подписал предварительный контракт. Что не сложилось?

– Уровень притязаний этих тренеров – даже не в финансовом, а в профессиональном смысле – весьма высок. Тот же Капелло прямо сказал мне, что его приоритет – работа с национальной сборной одной из ведущих европейских стран. Сразу скажу, что, вопреки слухам, переговоров по поводу работы с национальной командой Украины он не вел. Что касается Хитцфельда, то он хотел продолжать работать на телевидении, консультируя нас и допуская возможность возглавить «Динамо» в какой-то далекой перспективе. С Улье мы договорились, что летом 2007 года он принимает команду, однако француз был вынужден, отказаться в последний момент по состоянию здоровья. С тех пор он не принял ни одного предложения, став чиновником федерации, и это можно считать лишним подтверждением его честности.

– Это ведь Улье рекомендовал вам приобрести Папа Диакате, Исмаэля Бангура и Шахира Бельгазуани?

– Да, но ни один из этих трех игроков меня не разочаровал. Бельгазуани мы изначально брали на перспективу, понимая, что сразу в состав он не пробьется. Что касается Диакате и Бангура, то пригласить приличных исполнителей из французского чемпионата – задача не из легких. Пришлось и мне на переговоры летать, и самолет за игроками и их семьями отправлять, чтобы показать футболистам страну, в которую их приглашают.

– Год назад, представляя Юрия Семина в качестве нового тренера, вы сказали, что даете ему карт-бланш и готовы оплатить любые запрошенные им трансферы. Уже тогда знали, что новый тренер пойдет не революционным, а эволюционным путем?

– Ну, во-первых, кое-какую кадровую революцию мы произвели, отказавшись от игроков, которые могли помешать Семину создать в коллективе нужную атмосферу. Все новички – от арендованных Еременко и Асатиани до приобретенных Вукоевича, Бетау и Окодувы – приглашались только по инициативе главного тренера. Таким принцип комплектования был в «Динамо» и прежде, но частая смена тренеров, имевших нередко разные взгляды на тактику, порождала слухи, что президент лично занимается селекцией. На самом же деле в переговоры я вступал лишь на стадии обсуждения стоимости игрока.

– Между тем, из игроков, которых проглядела в разные годы селекционная служба вашего клуба, можно составить целую команду: Глеб, Тимощук, Сычев, Погребняк, приезжавший еще шесть лет назад на просмотр Асатиани...

– От ошибок никто не застрахован. Глеб, например, приезжал к нам еще при Лобановском, и тот посчитал, что парень нам не подойдет. Да он и сам не скрывал, что мечтает уехать на Запад, и предложение «Штутгарта» можно перебить лишь деньгами. А мы пробились как раз после перерыва в весеннюю стадию Лиги чемпионов, и полагали,, что если он не хочет у нас играть – то и не надо.

– Верно ли, что Семин предлагал купить Измайлова?

– Да, но сам футболист предпочел остаться в «Спортинге», собиравшемся выкупить у «Локомотива» его трансфер. Цена не имела для нас решающего значения: если тренер уверен, что ему нужен игрок, я готов платить. Но это – селекция, которую я бы назвал даже не точечной, а лазерной. С первых дней Семин обратил внимание на динамовскую молодежь, которой доверяет с каждым матчем все больше. И это радует не только в свете ужесточающегося лимита на легионеров.

– Богуша тоже приобретали по инициативе главного тренера?

– Он дал понять, что видит необходимость в укреплении вратарской позиции, и наши селекционеры оперативно предложили ему две кандидатуры. В пользу одного из трех голкиперов «Шахтера» мы поначалу склонялись потому, что были уверены: Богуша по ходу сезона из запорожского «Металлурга» не отпустят. Но нам удалось договориться о компенсации, позволившей договориться о переходе буквально за один день.

– Но в то же время вы отдали горнякам возвратившегося из очередной аренды Худжамова. На него не было надежды?

– Отпускать вратаря в расположение главного конкурента, конечно же, не хотелось, и я пригласил парня в свой кабинет для беседы. Он объяснил, что не хочет входить дважды в одну реку, а я пожелал ему в ответ всяческих успехов. Только вот что-то не вижу я у него успехов в «Шахтере»...

– Вы как-то сказали, что самый сложный динамовский трансфер последнего времени – приглашение на пост генерального директора Резо Чохонелидзе.

– И я практически не шутил. Два года вел с ним переговоры, поскольку видел необходимость в приглашении профессионального менеджера с опытом работы в большом европейском клубе. Строго говоря, мне был нужен человек, способный взять на себя решение мелких, но весьма принципиальных проблем в жизнедеятельности команды – раньше приходилось вникать даже в составление распорядка дня для футболистов. Ну, а Резо первым делом наладил дисциплину – не только среди игроков, но и среди персонала, который их обслуживает. Доволен работой нашего генерального директора и рад, что его контракт с «Динамо» рассчитан еще на четыре года.

– Пригласить Семина оказалось легче?

– Заинтересованность в сотрудничестве оказалась обоюдной. В то время у Юрия Павловича были амбиции человека, недооцененного в российском чемпионате, а я понимал, что он – один из самых опытных тренеров на постсоветском пространстве. Именно такой человек был нужен киевскому «Динамо». Узнав из абсолютно верных источников, что он собирается сложить президентские полномочия в «Локомотиве», напомнил ему о разговоре в этом кабинете во время переговоров о трансфере Родолфу. Чувствуя, что административная работа его тяготит, сказал тогда: «Если в родном клубе вам не нашли достойного места, знайте, что у нас двери для вас всегда открыты». Надо отдать Семину должное: он оперативно приехал в Киев, провел переговоры и подписал контракт на два с половиной года.

– Не сожалеете, с учетом последних результатов, что не предложили соглашение на больший срок?

– А я уже сказал Юрию Павловичу, что еще один сезон, упомянутый в контракте как «плюс один», прибавляется автоматически. (Улыбается). Возражений не последовало.

– А если говорить серьезно: какой из трансферов на вашей памяти был самым тяжелым?

– Пожалуй, Вукоевича. Я знал, что в канун чемпионата Европы на него претендует ряд западных клубов, и опасался с их стороны нешуточной конкуренции. Но руководитель загребского «Динамо» Мамич оказался порядочным человеком, сказав мне по телефону: «Жму твою руку на расстоянии и обещаю, что Огнен – твой, какую бы сумму ты за него ни предложил». Мне оставалось лишь снарядить чартер, которым Вукоевич прилетел в Киев после товарищеского матча сборной для медиц