Роман Кадемин: о работе в военное время и причинах ухода из MEGOGO"

– В двух словах тут не расскажешь, это комплекс причин. Мы нашли возможность большой функционал работы выполнять удаленно. Это касается и комментирования, словом, все, что было возможно делать удаленно, мы делали. В первые дни войны мы показали, что мы технически к этому готовы. Нам понадобилось 2-3 дня, чтобы наладить комментирование в удаленном режиме. И ребята из разных мест работали на матчах. Естественно, что и мою работу я выполнял удаленно, потому что с 22 марта я находился не в Украине.

Все эти месяцы мы прошли через тяжелые испытания. Но, что бы я хотел отметить, так это то, что компания выплатила нам зарплату сразу же, как только началась война. Условно говоря, мы должны были получить деньги 5 марта, а нам заплатили 24 февраля в 13:00, чтобы поддержать людей.

Компании было тяжело. Закрылся офис в России. Происходил процесс переформатирования в вещании. Всему персоналу существенно сократили зарплату. На 50-60%. Естественно, это была неприятная новость, но к ней как-то отнеслись с пониманием. Нам сказали: «Ребята, вы не переживайте, но вот такая ситуация. Мы постараемся как можно быстрее все вернуть назад». Я в этом сомневался, но через полтора месяца нам действительно восстановили объем наших зарплат. И это уже была очень приятная новость.

В мае, июне и июле сервис полноценно работал, но уже подходил новый сезон. И нужно было понимать, что мы делаем дальше. И я выступил с рядом предложений. Руководство знало, что я вне Украины, но это была нормальная история, потому что некоторые другие руководители и многие другие сотрудники, тоже находились вне Украины. Так вот я начал предлагать новые идеи на сезон, но не встречал должного понимания. Вроде бы и «да», но вроде и «нет».

Потом я с огромным трудом буквально пробил командировки в Нидерланды ( мы тогда транслировали товарищеские матчи «Шахтера» ) и Хельсинки ( Суперкубок УЕФА). Я все чаще стал слышать, от руководства, что мое появление в кадре за границей раздражает людей. На мои вопросы кого именно и можно ли где-то это услышать, увидеть или прочитать - ответа не было. Мне это казалось странным. Наши футбольные команды играют за границей, наши другие спортсмены выступают на соревнованиях, журналисты других телеканалов «включаются» из Европы?

Это никого не раздражало? Полагаю, нет. Так наоборот, используйте это! У вас есть человек, который может готовить эксклюзивный материал. Кстати, еще до этого всего, я подготовил спецпроект для Megogo по Петру Кушлыку, украинскому тренеру, который работает с командой высшей лиги литовского чемпионата. К слову сказать, за Кушлыка мне компенсировали затраты по производству. За что огромное спасибо. Вообщем, вся эта история еще совпала с подготовкой к трансляции боя Усик – Джошуа II. Был большой объем работы. Насколько мог, я делал это удаленно. Ребятам на месте было тяжело, может быть, это и спровоцировало звонок, о котором я сейчас расскажу.

10 августа был запланирован матч за Суперкубок, за день до него, 9 числа, я был на съемках возле стадиона. Мне поступил звонок от моего непосредственного руководителя, Марии Панченко. «Привет, когда ты собираешься возвращаться?», - прозвучал вопрос. Я ответил: «Маша, я не знаю, как ответить. Во-первых, у меня съемки идут, во-вторых, мы в первый раз об этом говорим, раньше эта тема вообще никогда не поднималась». Она говорит : «тогда, я буду ставить вопрос ребром». Вообщем, мы договорились через два дня созвониться и все обсудить.

Закончился съемочный процесс в Финляндии, я вернулся в Прибалтику, но не в Литву, а в Латвию, потому что моя семья находилась там. И потом у нас был видеозвонок. Пообщались. Мария сказала: «Рома, у нас тут очень много работы. Ты или приезжай и работай, либо уходи». Меня поставили перед выбором, в котором принять решение мне было легко. Ведь я не хотел бросать свою семью. И второй момент: я не понимал, что будет после Усика. И будет ли? В стране война, говорить о каком-то продакшне сложно.

С другой стороны, все наши клубы играют еврокубки в Европе. И было бы логично работать с ними здесь. Мы могли бы делать продакшн с места событий, со стадиона. Я им говорил: идет война, мы никому не можем гарантировать качественный продакшн под обстрелами. Сейчас это стало понятно, когда разрушена энергетическая инфраструктура и нет вообще никакой гарантии, что ты можешь выйти в эфир. Я предлагал разделить этот процесс: часть студий делать из Киева, а часть – отсюда, из Европы. Мы бы приглашали на предматчевые студии каких-то местных экспертов. Нашли бы известных поляков, я в Финляндии познакомился с Яри Литманеном, его можно было бы пригласить.

Но на это я не получил никакой поддержки. Мне было сказано, что нам это не надо, мы можем отправить каких-то студентов или студенток, и они будут включаться со стадиона. И я все это взвесил, подумал и решил, что если мои идеи не нужны, не подходят, то зачем мне возвращаться и менять свою личную жизнь? Поэтому я и сказал: «Если так, то я полностью со всем согласен, все принимаю, давайте пожмем руки и разойдемся».

– Знаешь, до 12 сентября я был уверен, что мы расходимся нормально. Но когда я написал в чат всем прощальное сообщение, стало неприятно. Я написал: «Дорогие друзья, огромное спасибо вам за год, который мы провели вместе. Так сложились обстоятельства, что я вынужден уйти. Вам спасибо, удачи и всего хорошего». И я не получил фидбека. Вообще никакого. Я потом подумал: так может, есть какая-то другая причина моего ухода? Или это малодушие людей, которые не нашли в себе сил пожать руку даже виртуально? Я до сих пор этого не знаю.

Я уходил из разных компаний и всегда делал это с высоко поднятой головой. И с Megogo я ушел также. Но мне впервые никто не сказал: «Роман, спасибо за работу, удачи!». Я этого не услышал. И для меня это было не то, что обидно, но это было неприятно. Мне кажется, в то время, в котором мы сейчас живем, надо быть более великодушными. И найти в себе силы что-то сказать человеку. Когда декларируется, что самый большой актив компании – это люди, то такое расставание выглядит странно. Но, наверное, так кому-то нужно.

У меня нет никаких претензий к компании Megogo. Это очень крутая, технологичная компания и я очень рад, что год там поработал. Я лично позвонил или написал некоторым ребятам, поблагодарил за работу. У меня был случай: я работал с одним человеком, был его непосредственным руководителем. И у меня было ощущение, что я немного обделяю его своим вниманием. В одном из личных разговоров в кабинете я позволил себе очень деликатно, но сказать, что не являюсь поклонником его творчества. Это было лишним, потом я об этом пожалел. Но слово – не воробей, я его уже сказал. Человек продолжал работать. Мы общались. Но он первым написал мне: «Я все понимаю, принимаю все твои доводы как руководителя, но мне очень жаль, что ты уходишь». И я подумал: «Ну, блин. Вот я к нему – вот так, а он вот так».

А многие люди, которые в глаза улыбались, обнимались, пили кофе со мной, в этой ситуации промолчали. Я уже и забыл их имена. Они пропали, как будто их и не было.

– Я не знаю, кто. В этот вопрос я не вникал, потому что мне это и не надо было. У меня был свой прямой руководитель. Я никогда не прыгал через голову. Может быть, я не так часто звонил руководителю, потому что я вопросы решал сам. Если я не мог найти решения, то уже тогда мы коллегиально решали как поступить.

Кто собственник? Вот какая мне разница? В прессе называлось имя Степана Черновецкого, есть там и другие какие-то акционеры, но мне, по сути, это было неважно. Я понимал, что есть этот руководитель, есть генеральный директор и мой прямой руководитель.