Игорь СУРКИС: "Лобановский никогда не пил так, чтобы быть в каком-то состоянии"

Президент "Динамо" Игорь Суркис рассказал о своей работе с Валерием Лобановским.

– Ему хотелось. Он видел команду. Он собрал всю команду на "Динамо", Григорий Михайлович его представил. И он говорит: "Мы начнем работать 2 января". Мне потом ребята – тот же Шевченко, Ребров – говорили: "Мы хотели, ждали этого. Скорее, только скорее. Великий вернулся". И вот тут началось. Зима, холод, а мы из окна смотрим.

– Он им дал.

– Тесты Купера вокруг стадиона. А потом зал, аэробика. Потом зал на ЦСКА… И пошло-поехало. А позже уже, когда у нас был Деметрадзе, подготовка к сезону была такая же... Сейчас же в теплые края едем. Вот сейчас – в Эмираты. А тогда в холоде тренировались, жили в спартанских условиях. И не из-за денег – он так хотел. Главный тренер определяет. Мы никогда не ездили на сборы в Арабские Эмираты. В этом году пришел новый главный тренер и говорит: "Надо ехать на сборы в Арабские Эмираты". – "Надо ехать? Будьте любезны. Поехали". Главное же – результат. Правильно?

– Конечно.

– Короче, Васильич говорит: "Сбор проведем, потом в [неразборчиво] поедем, подготовимся". Когда приехал Деметрадзе, он говорит: "Я сюда пришел легкой атлетикой заниматься или футболом?" То есть такие нагрузки были. Каладзе просто не мог добежать тест Купера. А ребята уже все знали, все выдерживали, готовили себя после отпуска к этому. Но в первый год – четвертьфинал, во второй год – полуфинал Лиги чемпионов. И скажите, что Лобановский был не прав.

– Вот вы приехали на Суворова, 12 к Лобановскому домой. Вы сели с ним за стол – какие первые впечатления?

– Скромнейший человек. Квартирка, потолки огромные.

– Да. 2,7 м.

– Маленькая спаленка, как у всех, сервант, хрустальчик какой-то... Очень скромно. Очень приветливая – царство ей небесное…

– Ада Панкратьевна.

– Я ее обожал, любил. И мой брат ее любил, и мой отец ее любил. И мы с ней до последнего... Когда ее забрали, мне позвонила дочка Света. И мы с ней поддерживаем отношения, помогаем.

– Вы помогали все эти годы после смерти Валерия Васильевича финансово...

– Я вам больше скажу. Постоянно эти люди были как члены нашей семьи, получали и зарплаты, и премии. Близкие наши, родные люди. Когда Валерий Васильич ушел, я не мог прийти в себя. Я потерял самого близкого человека, я вам откровенно скажу.

– Вы сидели на [тренерской] скамейке, будучи президентом клуба. Тоже интересный факт. Такого же никогда не было.

– Это случайно было. Мы были в манеже, первый Кубок Содружества. Учитывая, что Валерий Васильевич считывал информацию с людей, как компьютер, он понял, что ему с моим братом будет непросто.

– Так...

– Такой же требовательный мой брат… Он меня, видно, считал: "Вы кем?" – "Я брат, вице-президент". Он говорит: "А ну со мной пойдемте сядем на скамеечку, посмотрим". Я сел на эту скамеечку. Я вообще ничего не вижу – только ноги бегают. Сидим. Он бурчит, качается.

– Кольцо теребит.

– Да. Все, выиграли. Поехали в гостиницу, ужинаем вместе, по 50 грамм. Следующий матч – я иду на трибуну. Он говорит: "Вы куда? Вы только зачет сдали. А еще экзамен надо сдать".

– Класс.

– И с тех пор он на скамейку – и я на скамейку. Потом он немножко приболел, и ему врачи не рекомендовали на скамейке сидеть – тогда прохладно было. Мы из раздевалки выходим – он идет в ложу, а я иду с командой, на свое место, курить по две пачки за матч. Он говорит: "Не-не, минуточку, Игорь Михайлович. Вы со мной". Я иду с ним в ложу… Выиграли. После игры мы всегда заходили в его комнатку. Если выигрывали, но матч был неудачный, он сглаживал и всегда говорил: "Матч забудется, а счет на табло". Для него результат – самое главное. "Со всем остальным мы разберемся в коллективе".

– Вы абсолютно разные: и по возрасту, и по образу жизни, по философии. Почему он вас так любил? И почему он именно с вами вел эти долгие задушевные разговоры? Что он в вас разглядел?

– Я его слушал. А когда слушаешь не просто для приличия, человеку хочется говорить. А слушал я его не для приличия – мне было интересно. Я впитывал в себя все, что он мне рассказывал. Я любил футбол и до того, как познакомился близко с Валерием Васильевичем. Я смотрел в раздевалке, когда он тренировал команду 75-го года, 86-го года. Я вам уже говорил ранее – у меня был доступ во внутренний дворик. Когда занавески полностью не закрывались, я видел, как он выходил из себя, как он что-то показывал на доске.

– На первом этаже мавританского дворика.

– Да. Представьте, играем с греками. Мороз – градусов 15 примерно. Я захожу в раздевалку с ним. Он ходит-ходит по раздевалке... Счет 0:0. Смотрит, смотрит – ничего не говорит. Я вообще не понимаю, что произошло. Потом поворачивается: "А ну рейтузики сняли все быстренько!" Они – раз! – как в армии, за секунду рейтузы сняли. Сидят. "Теперь вышли – и порвали их. Все поняли?"

– Психологически порвал их.

– Они вышли – и 2:0 порвали они этих греков. Он был психолог... Даже по отношению ко мне. Он вечером мог позвонить... Я звоню Григорию Михайловичу: "Ну все, труба. Уже все плохо. Тебе надо завтра с ним встретиться и поговорить". Утром он звонит: "Игорь Михайлович, поздно спите. Я вас жду на тренировке в 11 часов". Он вечером что-то подумал... И я уже знал, как с ним надо. Вечером это один человек, утром – другой. То есть он таким образом держал нас в напряжении...

– Конечно.

– Вот говорят, Лобановский пил. Да никогда он не пил так, чтобы быть в каком-то состоянии. Ну выпил он свои 100–150 грамм коньяка в самолете. Что, он пьяный когда-то был? Никогда... Ну любил человек расслабиться. А как ему напряжение снимать?

– А нагрузка.

– Нагрузка какая... Кто, как не Валерий Васильевич, понимал, каким клубом он руководит? Он довел этот клуб до вершины, и при нем клуб не мог опуститься ниже. Мы дома с ним в Бышеве вместе построили. Выбрали это место и вместе ездили…

– Какие самые яркие истории он вам рассказывал? Что особенно запомнилось?

– Если я начну сейчас рассказывать, что запомнилось, то не хватит эфирного времени. Он рассказывал, допустим, как готовил команду 75 года. А когда кто-то из футболистов выбрыкнулся и говорит: "Болит голеностоп"... Я не помню фамилию. Он говорит: "Да нет вопросов". Он давал надувные мячи. Они подбрасывали, подбрасывали, подбрасывали... На следующий день он говорит: "Вы вдвоем – с надувными мячами". – "Васильич, у нас ничего не болит!" То есть травмированный – это травмированный, а когда он видел, что ребята волынят... С грустью он вспоминал свою тренерскую карьеру на Востоке. Он о ней практически ничего не говорил... Когда тему затрагивали, он уходил от этого.

– Его не понимали.

– Его не понимали и не было той дисциплины, к которой он привык. Мы же говорили: партия сказала...

– Партбилет, в армию отправят...

– Послушайте, Кравчук мне рассказывал, как он себя вел с ним. А зайти к Щербицкому и сказать: "Я же вам не говорю, как руководить Политбюро", – это же надо иметь смелость! Вот вам еще одна история. Мы часто сидели семьями, выпивали, разговаривали о футболе... Он кажется кому-то строгим... Он – золотой. Порядочный, честный, бесхитростный. Сколько я буду жить – я буду его помнить.

– Игорь Михайлович, в чем сила Лобановского?

– Он шел в ногу со временем, у него был математический склад ума. То, что сегодня высчитывают с помощью компьютера, он высчитывал в уме.

– Системный был, да?

– Очень. Все расписано от и до.

– И психолог.

– И сумасшедший психолог. Психолог по жизни. Интересовался, как семья, чем помочь надо. Огромный мотиватор.