Дочь звезды "Динамо": "Принять российское гражданство – это предательство"

Дочка Олега Кузнецова Екатерина – о том, как стояла на воротах и как за ней гонялась жена Михайличенко.

Сейчас Екатерине – 27. Ее можно увидеть в 18 фильмах и сериалах. Живет в Москве, на днях стала законной женой российского актера Евгения Пронина.

- Просто расписались. Без торжеств – политическая ситуация не располагает, – рассказала нам Катя. – Думаю, устроим гулянье уже повесне.

- Вы остаетесь Кузнецовой?
- Да, потому что меня уже знают как актрису Екатерину Кузнецову. Гражданство тоже не меняю – принципиально. В силу всего происходящего я еще раз для себя поняла, что я украинка. И абсолютно не похожа на москвичку. Будет предательством поступить подобным образом.

- Политическая ситуация на карьере не отразилась? Может, в России вам стали меньше ролей предлагать?
- На карьере не особо отразилась. Но морально в последнее время мне стало сложно находиться в Москве, потому что... Как бы это объяснить... Меня поражает цинизм многих россиян. Но есть и там другие люди, которые разделяют мои убеждения. И я этому страшно рада. Что касается мужа, то Женя всем сердцем переживал, когда еще была майдановская история. В этом плане мне повезло.

- Когда вы впервые почувствовали, что вы дочка знаменитого человека?
- Довольно поздно. Лет в 16, когда папа был тренером ЦСКА, или даже позже, когда он с Леонидом Буряком работал в сборной Украины. Во мне прямо внутри что-то дернулось. Подумала: "О, я же должна прекрасно учиться". А вообще, я безмерно благодарна родителям за то, что воспитывалась в очень простой семье. Не считаю себя золотой молодежью. Жили по средствам. Отец, будучи тренером сборной, мог спокойно передвигаться на метро.

- Глазго, 1990 год. Что вспоминается из периода, когда отец перешел в "Рейнджерс"?
- Нам предоставили огромный дом, машину, кучу скидочных карточек. И вот когда мы приехали в этот загородный дом, мама первым делом спросила: "А сколько семей в нем будет жить?". Хотя он был полностью наш. Помню, у отца была страшная травма, его даже отправили на операцию в Америку. Я постоянно плакала, видя его с костылями. Кстати, в Глазго по соседству с нами жил Алексей Михайличенко с семьей. Порой я до того отвратительно себя вела, что тетя Инна, жена дяди Леши, бежала за мной по всему поселку, где мы жили, с какой-то скалкой, чтобы меня шлепнуть, а я мастерски убегала. Я была неуправляемым ребенком. И когда спрашивала, почему у меня нет брата и сестры, мама говорила: "После тебя – не хотелось".

- Отношения с Михайличенко поддерживаете?
- Он для нас как член семьи. В прошлом году отцу исполнилось 50 лет. Мы завели разговор, мол, надо позвать какого-то тамаду на праздник. Но когда до рук папы и дяди Леши дошел микрофон, мы поняли, что Саша Вишневский, который был у нас ведущим, просто не нужен. Папа подхватил дядю Лешу, дядя Леша – папу, и смех полился рекой.

- Кстати, как отца называли в компании футболистов?
- Кузя. И меня так всегда называли. А мама папу только так и зовет: "Кузенька, Кузя..."

- Насколько строгим отец был в воспитании?
- Родители, бывало, меня били. По делу. И я не выросла обиженной или закомплексованной. Один случай произошел в Глазго. Мы пришли в супермаркет, и я начала тырить там дорогущие статуэтки – не потому что они дорогущие, я в свои четыре года ничего в этом не соображала – просто хотелось сделать хорошие подарки родителям на Новый год, а не банальные рисунки. И вот я украла для папы собачку, а для мамы – балеринку из какого-то хрусталя. Когда мы пришли на паркинг, у меня из куртки выпала одна из статуэток, и тут отец меня раскусил. "Можешь рвать на себе волосы, но я должен ее наказать", – говорил он маме. И когда мы приехали домой, он взял меня за шкирки и хорошенько излупасил.

- Отцу не хотелось взять ремень, когда спустя 20 лет вы снялись в эротической фотосессии?
- Ну, слушайте, она была всего одна, и я там была прикрытая. А в кино я в эротических сценах не участвую. Для этого есть дублер.

- У вас были попытки влиться в профессиональный спорт?
- Меня отдавали в теннис, фехтование. На футбольные ворота ставили, но мяч летел в один угол, а я – в другой.