Валерий Лобановский. За и против...

Сегодня великому тренеру исполнилось бы 69 лет. Вниманию посетителей сайта предлагается материал журналиста Льва Филатова. Обращаем внимание, что эти воспоминания датированы 94-м годом, они опубликованы до последнего триумфального возвращения мэтра в "Динамо"...

Знавал я людей, отвечавших, кажется, всем, какие можно предусмотреть, требованиям к специалистам тренерского дела. Они и профессию избрали по велению сердца, и нужное образование приобрели, присоединив его к игровой практике молодых лет, и неглупы, любознательны, начитанны, и общее развитие налицо, и язык хорошо подвешен, и на здоровье не жалуются, и с выпивкой не перебарщивают, и вкалывать готовы с рассвета до заката. Их добросовестность, критический настрой, эрудиция позволяют им при случае веско разобрать деятельность кого-то из великих своих сподвижников и камня на камне не оставить, если те сплоховали. Всякий раз, когда я встречал и слушал такого человека, мне думалось, что еще немного и в тренерском созвездии вспыхнет новая звезда. И обманывался. То они исчезали в зарослях низших лиг, то навечно закреплялись в должности «второго тренера», а то и приспосабливались к разного рода административным постам возле футбола. Иногда вдруг вспомнится: «А где такой-то, ведь подавал надежды?» — и тебе тотчас не ответят, лишь спустя несколько дней, наведя справки, назовут команду, о которой ты и не слыхивал. И это при условии вечной, острейшей нехватки тренеров.

Тут подстерегающий читатель, обрадовавшись, что поймал, встрепенется: «Те, о ком повествует автор, просто-напросто бесталанные, а хороший тренер обязательно талантлив!». Рад согласиться, но, убей меня Бог, не ведаю, что такое талант тренера. Легче легкого, что делают нередко репортеры из прекраснодушной вседозволенности, особенно те, кто резво начинает, протрубить всему свету об одаренности тренера, чья команда, предположим, что-то выиграла. Заглянул я в столбик ежегодных лауреатов. Что ж, выходит, все они гении, удостоверенные призовой ювелирной посудой?

Все занимающиеся футболом, причастные к нему, как о житейском законе толкуют о фарте, везении, счастье, без которых не шагнешь высоко. А в тренерском успехе, разве помимо квалификации, нет чего-то неподдающегося уразумению? И почему карьеры даже самых превознесенных так порожисты, прерывисты, и никто не берется объяснить, каким образом опростоволосился тренер, которому недавно смотрел в рот футбольный мир?

Борис Андреевич Аркадьев не оставил мемуаров, а на мои настояния взяться за них деликатно и хитро улыбался, прятался на реплику: «Странная, в высшей степени странная профессия!». Тогда я считал это интеллигентской уверткой. Сейчас думаю, что Аркадьев точно так же, как он исследовал вдоль и поперек саму игру, обдумал и тренерское дело, но не видел возможности обобщить, вывести закономерности, без чего его аналитический, сильный ум отказывался действовать. Незаурядный практик и выдающийся теоретик, он не находил общее в опыте своем и в опыте своих сподвижников, подвизавшихся одновременно с ним — Якушина, Качалина, Маслова, Квашнина. Редкостная объективность и миролюбие позволяли ему признавать их превосходными тренерами, о чем он неоднократно заявлял во всеуслышание, но в душе не соглашался ни с их лозунгами, ни с приемами, о чем корректно умалчивал, и это не было уклонением от перепалок, ему, поклоннику разных поэтов и разных художников, было естественно мириться с правом тренера на оригинальность. Институты физкультуры, кафедры и федерации не в силах ухватить и провозгласить эту оригинальность.

Не стану и я гоняться за отгадкой, сочинять версии, хотя судьбе было угодно предоставить мне близкое, построенное на откровенности и доверии знакомство с тренерами замечательными. Однажды в газетном обозрении я обмолвился о тренерском даре, как о колдовском. В репортерской гонке так бывает: напишешь, напечатают, а потом размышляешь, верно ли, не занесло ли тебя? Колдун силен, когда ему верят. Так же и с тренерами. Ему верят и идут за ним, — нет, не слушаются и выполняют, этого не хватит для больших дел, а стоят за него горой, видят в нем человека, идти за которым, пусть и слепо, так и тянет. Аркадьев завораживал игроков рафинированной интеллигентностью, они гордились, что такого тренера нет и быть не может ни у одной другой команды, и не существенно, что понять его до конца не могли. Качалин обескураживал, покорял своих «боевиков» звонкостью и праведностью, личной безупречностью и голубиной беззащитностью. Якушин нравился репутацией хитрого, дошлого отгадчика, «рентгенолога», знающего то, чего не знает никто, кроме него, и тем, что его предсказания странно сбываются. Маслов брал за душу родственностью, доступностью, умными глазами под мохнатыми бровями, добрым смехом, широкой натурой, уверенностью в себе, свой он был, для всех — «дед». Бесков смолоду слыл знатоком, под его началом ученику легко было выйти в мастера, репетитор, хореограф, Петипа, он ставил игру, как Половецкие пляски, молодых парней восхищало, как он носит костюмы и пальто, денди, модный.

Отозвался о наших классиках и вижу, что совпадений нет. И все-таки есть черточка на всех одна. Маленькие генералы, по полсотни раз за сезон посылающие свои отряды в сражение, они свято, как на исповеди, блюдут обряд: расхвалить, как раздувают самовар голенищем сапога, противника и соскрести по сусекам все, что способно подкузьмить, затруднить его команду. Это не назовешь обманом, хотя по сути заведомая неправда. Скорее — заклинание, заговор, беспамятство, сродни приметам. Человек, живший в одном подъезде с Лобановским, рассказывал, что перед трудным матчем к нему в квартиру заходила жена Ло-бановского и незаметно уносила какую-нибудь пустяковину. Этого требовал предматчевый ритуал — на счастье. Человек тот рассказывал с улыбкой, по-доброму, входя в положение горемыки-тренера. Не раз я напоминал тренерам, что они твердили накануне победного матча, и видел, что они честно не помнят того вранья. И я взял за правило их ни о чем не спрашивать, не ловить на слабости, как знать, быть может, необходимой в таинстве футбола.

Вот еще один «колдун», Валерий Васильевич Лобановский. Чем же брал он? Не было в советском футболе фигуры, вызывавшей столь непримиримое, полярное разноречие. И заметьте, он был тренером-рекордсменом: его киевское «Динамо», восьмикратный чемпион СССР, шесть раз брало Кубок страны, и самое дорогое, недоступное для других тренеров, побеждало в двух розыгрышах Кубка кубков. На такого тренера полагалось бы молиться, падать перед ним ниц, тем не менее, почтенная турнирная арифметика не только не обратила всех поголовно в его веру, но и произвела раскол, а среди раскольников, иноверцев сколько угодно и людей той же профессии, и журналистов, и несчитанный легион болельщиков.

В порядке вещей, что сторону Лобановского держали поклонники киевского «Динамо», на них, как водится, почтенная арифметика производила чарующее впечатление, она делала их воинствующими приверженцами, не желающими слышать даже тихонькое «но», а те, кто это «но» произносил, объявлялись злонамеренными завистниками. С болельщиков взятки гладки, так уж устроен их мир, такова их психология, на месте киево-динамовцев точно так же себя вели бы и другие. Что мне всегда нравилось, так это то, как звали между собой Лобановского его поклонники — Лобан. Прием простой, укоротить фамилию, однако в этом случае говоруны попали в цель: Лобан — это в самом деле Лобановский, так и видишь его упрямый лоб, как форштевень крепкого судна.

Завистники у сверхудачливого тренера, разумеется, были. Надо согласиться и с тем, что исстари процветавшие московские клубы — «Динамо», «Спартак», ЦСКА, «Торпедо» — не могли не ревновать клуб киевский и, чтобы дразнить темное чувство, собирали всякие пустяки и едкую напраслину. Да и считалось, что журналисты центральной прессы, проживавшие в Москве, держали сторону столичных клубов, будучи им верны от рождения и в пику своим киевским коллегам, торжествовавшим чересчур задиристо, безоглядно, ничего не желая знать, кроме того, что любимая их команда самая первая, выше всех, и тем самым футбольная столица Киев, а не Москва. Когда я бывал на киевском стадионе, то, видя беснование вокруг, брал себе за правило помалкивать, что москвич, а то, неровен час, какой-нибудь хлопец влепит сверху бутылкой из-под горилки. Были, что там говорить, перехлесты и переборы, в Киеве громкие и шальные, а в Москве ироничные и язвительные. Во времена противостояния киевлян со «Спартаком» под водительством Константина Бескова даже разумные голоса тех, кому не было ведомо чувство клубного притяжения, заглушались ревом и рыком, презрительным хохотом и оскорблениями. Фанаты даже схватывались в уличных драках.

Наведены новые границы, тишина и безлюдье на «стотысячниках» в Москве и Киеве, киевские динамовцы — чемпионы Украины, московские спартаковцы — России, друг о друге знают понаслышке, ищут новости в разделах иностранной хроники. Ни конфликтов, ни поводов для громоподобных страстей, ни ревности и зависти, ни дележа трона, скорее сочувствие при похожих бедах, да ощущение пустоты в урезанном репертуаре. Так, может быть, поставить крест на том, что было? Но ведь быльем-то оно не поросло, заключен в нем увесистый смысл, пригодный всем, кому небезразлична футбольная игра.

Тогда — за дело, отступим в прошлые сезоны.

Июль 1957 года. Пишу из Киева отчет о всесоюзных юношеских соревнованиях в «Советский спорт». Несколько строк из него. «Левый полусредний Валерий Лабановский (именно так, через «а» — Л. Ф.), получив мяч из глубины обороны, быстро продвинулся вперед. Удар он произвел неожиданно, скрытно, и вратарь тбилисцев только пожал плечами, когда мяч лег в сетку за его спиной». «Была выстроена «стенка». Однако Лабановский разглядел брешь и точно направил мяч в дальний верхний угол ворот. Счет сравнялся».

Матч тот выиграли тбилисцы, но уж Лобановский, левый инсайд, в этом никак не мог быть повинен. Не могу ручаться, но не исключено, что эти строки положили начало огромной литературе о Валерии Лобановском во всесоюзной периодике. Да и как бы я, автор, вместе с редакционными работниками, мог бы переврать фамилию, если бы этого 18-летнего юношу прежде упоминали? Во всяком случае, я его запомнил, да и как было не запомнить долговязого, рыжего, мастерски управлявшегося с мячом.

Со следующего года он в «Динамо» и, как свой, коренной, земляк, пользовался дополнительным расположением киевского стадиона, Есть игроки чрезвычайно полезные, но в глаза не лезущие, такой сотворит нечто замечательное, а половина зрителей прозевает. Левый крайний Лобановский был обречен на то, что малейшее его движение было различимо, он был подсуден и близоруким, и профанам. Будучи рослым, массивным, он не оставлял впечатления пробивного силача, давилы, он как бы даже стеснялся пользоваться природой отпущенными преимуществами, норовил пускать в ход только те приемы, которые разучил, понял, освоил. И сутулился, пригибался, никогда не выпрямлялся во весь свой богатырский рост, не пошевеливал гордо плечами, ему вроде бы хотелось выравняться с остальными, чтобы в игре быть на равных. Так мог бы вести себя жираф в компании с антилопами. Казалось, он не знает, как распорядиться руками, куда их деть, они у него выглядели слабоватыми, как бы смущенными. Да и весь он со всеми своими прилежно разученными умениями был на поле фигурой мало того, что заметной, еще и привлекавшей внимание странноватостью, обособленностью, и это заставляло размышлять, как он вообще оказался в футбольном отряде. Мой коллега Мартын Иванович Мержанов постоянно повторял: «Лобановского укоротить бы сантиметров на десять, цены бы ему не было».

Журналист Аркадий Романович Галинский, работавший в те годы в Киеве, носился с идеей, что Лобановский должен играть не на краю, а в центре линии нападения. Я готов был разделить это мнение, да как-то осталось оно не проверенным, не клюнули тренеры (О. Ошенков, В. Соловьев, В. Терентьев, В. Маслов), подозреваю, что и сам «подопытный» не рвался к перемене мест и не из-за пробелов в мастерстве, а слушаясь своего внутреннего голоса рассудка, исключающего какие-либо авантюры.

Он так и остался левым крайним, что его в конце концов подвело. Год 1965 стал годом его расставания с родным «Динамо», он не подошел к новой системе 4+4+2, которую вводил тренер Виктор Маслов. А ведь любимцу киевской публики Лобану, Лобанчику, было всего 26, и он после этого выступал в «Черноморце» и «Шахтере». (Несмотря на то, что Лобановский играл крайним нападающим, он вошел, теперь уже навечно, в список 100 лучших бомбардиров чемпионатов СССР, забив 71 мяч, деля 69—71 места с Копейкиным и Осяниным). Обида была смертельная, и только много лет спустя, когда Лобановский стал видным тренером и сам властно сортировал игроков, он признал, что Маслов, которого он чуть снисходительно относил к разряду интуитивных тренеров, имел право перешерстить состав и отказаться от услуг тех, кто не влезает в схему. У нас с ним однажды был нелегкий диалог на эту тему, и хоть Лобановскому ужасно не хотелось пересматривать пережитое (это не в его натуре), он со скрипом согласился и даже обронил несколько похвальных слов о своем обидчике Маслове. А я тогда был очень доволен разрешением старинного, мусоленного конфликта.

Г. Качалин в двух матчах вводил в состав сборной Лобановского и даже в отсутствие В. Понедельника отвел ему позицию центрфорварда, но, как видно, новичок ему не приглянулся, тем более что оба эти товарищеских матча (с Австрией и Польшей) были проиграны. Впрочем, в сезонах 1960-61 выиграть конкуренцию на левом краю у Михаила Месхи (отца) было невозможно.

Чуть лучше сложились дела у Лобановского в олимпийской сборной. У тренера В. Соловьева Лобановский сыграл в пяти товарищеских встречах и в двух отборочных с Финляндией, забил один гол. Был капитаном.

Вызов в сборную во все века считался признанием. Однако выражусь прямо: Лобановский считался фигурой второго состава. Мастерам прошлых далеких сезонов принято льстить, все-то они превосходные, выдающиеся. В данном случае любезные преувеличения излишни, тренерской одаренности Лобановского, главной его одаренности, еще предстояло проявиться, а его игровые мечтания, дразнившие, подзуживавшие и не сбывшиеся, возможно, его тренерскому будущему пошли на пользу, они заставляли трудиться ум и душу вернее, чем полевые удачи.

Но что незабываемо, так это дивертисмент Лобановского, им рассчитанный, отрепетированный и поставленный. Как только у ворот противника назначался угловой удар, стадион, радостно вскрикнув, умолкал, затаив дыхание и округлив глаза, боясь проморгать долгожданное мгновение. В тишине шел мелкими шажками высоченный парень к угловому флагу. Тогда, после шведского чемпионата мира 1958 года, у всех на языке был «сухой лист», удар бразильца Диди, удар с подрезкой, когда мяч летит по направлению, известному одному бьющему, и снижается, как падает на добычу хищная птица.

Вратари были бессильны угадать, снизится ли мяч и нырнет в верхний угол, либо не долетит до ворот, либо перелетит их, а и тут и там в засаде его стерегут по уговору изготовившиеся форварды. Не видел публикаций, в которых бы подсчитывались забитые после угловых Лобановского голы. Важнее всего была сама процедура, сам сценарий вставного номера сродни цирковому и то смятение, в которое впадала защищающаяся сторона. Ну и, конечно, деланная невозмутимость, бесстрастность рыжего веснушчатого молодого человека, не подававшего вида, как он рад своему короткому могуществу. Несколько лет угловые Лобановского расцвечивали футбольные спектакли на всех стадионах.

Лобановскому довелось поиграть в 1960-61 годах в «Динамо» чемпионского покроя. А в двух следующих сезонах команда сползла туда, откуда поднялась, на пятое и девятое места. Эта синусоида не могла не навести на размышления Лобановского, форварда и студента.

Быть может, читателю покажется, что я больше пишу о выкрутасах в судьбе мастера Лобановского, но я в них скорее верю, чем в красную ковровую дорожку. Много пришлось повидать игроков, гордых своими подвигами, которым, когда все кончилось, нечего было рассказать, кроме несмешных анекдотов.

Ему не было тридцати, когда он, едва закончив играть за «Шахтер», взялся тренировать «Днепр». По сути дела, он не доиграл положенного срока, ушел преждевременно. Тут своя история. «Шахтером» руководил опытнейший Олег Ошенков, я с ним сталкивался не раз, от него, большеголового крепыша, исходили токи сильного характера. А Лобановский тоже характер, да еще какой! Я сошлюсь на свидетельство журналиста Валерия Березовского, который приятельствовал с Лобановским. Он писал: «Тренеру не нравилось, как строит игру футболист, футболисту не нравилось, как тренер предлагает играть не только ему, но и всей команде. Взаимное недовольство вылилось в споры, а затем и в неприязнь». Суть разногласий за давностью времен несущественна, нам интересно, что игрок, молодой человек, разошелся с тренером не из-за личных обид, что бывает нередко, а по поводу теоретического разномыслия. Так что время, которое Лобановский-форвард потратил на трения с Ошенковым, можно смело зачислить в его тренерский стаж.

Лев Филатов, «Футбол» (Москва) от 26.06.94 (с.24-26)