Олег ПРОТАСОВ: "Смотрю на себя молодого - взял бы такого в команду"

Ровно через неделю знаменитый в прошлом форвард, а ныне — первый вице-президент ФФУ Олег Протасов отметит свой 55-й день рождения. Предстоящая красивая дата — отличный повод для интервью с легендарным футболистом.

— Олег Валерьевич, как планируете отметить 55-летие?
— Тяжелый вопрос. В Федерации точно организуем фуршет. А вот как быть с друзьями, бывшими однополчанами? Их ведь немало...

— 4 февраля предполагает, что достаточно часто вы праздновали именины на сборах.
— Да. Поэтому, будучи тренером, в качестве подарка обычно получал от команды клубную футболку с моей фамилией и соответствующим возрасту номером. У меня много таких. А когда был игроком, то поздравляли на зарядке, а вечером на ужине был тортик.

— О вашей дружбе с Геннадием Литовченко известно всем. На свадьбе — он был у вас дружком?
— Как раз наоборот. Он женился раньше и взял меня дружком. А еще он меня крестил. Да-да, я ведь был некрещеный, и, будучи в "Днепре", Гена мне как-то говорит: "Надо тебя покрестить". Сказано — сделано. Поехали вдвоем в церковь, и он стал моим крестным. А потом и я стал крестным его старшей дочери Вики.

— Ваши самые памятные награды — Серебряная бутса Европы в сезоне-1985/86 (35 голов, рекорд чемпионатов СССР) и Бронзовая бутса за Евро-1988 — где сейчас хранятся?
— В Греции, в спальне младшего сына. Недавно, кстати, там был, сделал себе свежее фото. Помню, когда я только привез в Днепропетровск Серебряную бутсу, руководство ЮМЗ, который тогда патронировал "Днепр", распорядилось сделать несколько копий. Инженеры завода определили точный состав сплава. Кстати, сказали, что серебра там реально достаточно много. Сделали штук пять копий — я их видел, действительно почти не отличишь. Куда они потом разошлись, я не знаю: вроде бы одну подарили Владимиру Емцу, нашему тренеру, одну оставили на заводе. Сейчас хочу перевезти эти "бутсы" сюда, просят в Федерации — хотят немного их использовать для экспозиции. Хотя, я такой человек, очень спокойно отношусь ко всему тому, что со мной было. Не очень люблю копаться в прошлом. У меня еще такой возраст, когда интересно, что происходит сейчас и что будет завтра-послезавтра. У меня даже иногда возникали ощущения, что я нынешний и тот Протасов, который играл в футбол — это два разных человека. С интересом посмотрел пару матчей со своим участием. И отстраненно, как бы со стороны, оценил свою игру. Просто как тренер хотел понять: понравился бы мне такой нападающий, взял бы я его в свою команду?

— И как?
— Взял бы (улыбается). В принципе, хорошего качества игрок. Понимаете, сейчас мало нападающих, которые сами могут создать себе момент. Всем нравится просто подставить ногу или голову. А тот футболист, о котором мы говорим, мог протащить мяч через полполя, с защитником на плечах, создать момент себе.

— Сразу вспоминается ваш второй гол в матче с ПСВ (2:2) в Кубке УЕФА-1985/86...
— Да, "обокрал" защитников в центре поля и убежал один на один. Я именно эту игру и смотрел, оценивал себя со стороны. Сколько мне тогда было — 21?

— Из нынешних украинских нападающих кто-то напоминает того игрока из телевизора?
— Ну, нет. Последний, который тянул, — Шевченко. Чуть раньше игроками такого же плана были Клинсманн и ван Бастен, голландец был просто великолепен. Дрогба был фантастическим форвардом. А сейчас — все не то. Нападающие стали какими-то мелкими, шустрыми. Не скажу, что это плохо, но классических центрфорвардов, увы, почти не осталось. Да и футболисты сейчас другие. Знаете, что меня больше всего раздражало в игроках, когда я тренировал? Нам уже на поле выходить, а они к туалету в очереди стоят, с гелем в руках — прическу делать.

— Ваша супруга Наталья — дочь знаменитого в прошлом тренера "Металлиста" Евгения Лемешко. Тесть никогда, пусть даже в шутку, не приглашал вас к себе в команду?
— Никогда. Он же понимал, что моя карьера развивается в другом направлении. Так я ему еще и забивал, и так получалось, что решающие мячи. Потом уже, задним числом, напомнил ему об этом. А он: "Мне так обидно было". Ну, извините (смеется). А как я мог по-другому? Я ж играю за свою команду. Что с того, что против меня родственник — я должен отрабатывать свой хлеб.

— А на чьей стороне были симпатии супруги, когда команда Лемешко играла против команды Протасова?
— Наталья не признавалась, но, подозреваю, что больше переживала за папу. Для нее "Металлист" был родной командой, она в ней выросла. Тесть ее с детства на базу брал, она там и на кухне помогала. Ее вся команда хорошо знала.

— Когда вы с Литовченко надумали переходить из "Днепра" в "Динамо", вас, говорят, и в обком партии "на ковер" вызывали, и к тогдашнему директору ЮМЗ Леониду Кучме. Переубедить пытались?
— Нет, меня таскали в прокуратуру. "Проходились" по мне: "Мы знаем, кому и за сколько ты продал свою "Волгу" и сколько ты на этом заработал. Спекулируем?". Конечно, ладошки пропотели. Но понимал, что это простое запугивание, типа, чтобы мы задумались. Не верилось, что начнут серьезное разбирательство. Раньше для спортсменов это был способ зарабатывать: нам давали возможность покупать машины по госцене, а продавали мы их потом по рыночной. Это был самый распространенный вид поощрения. Закончилось в итоге все ничем, но осадочек, как говорится, остался (улыбается). И вообще тот наш переход подавали как предательство, хотя мы с Литовченко никого не предавали — просто сделали шаг в своей карьере. А "Днепру" отслужили верой и правдой. Это любимая наша команда, с которой у нас до сих пор прекрасные отношения.

— Тем не менее, когда вы с "Динамо" впервые приехали играть в Днепропетровск, на поле не появились...
— Мы с Лобановским так решили, чтобы не рисковать и не поднимать лишний шум. А потом, когда "Днепр" приехал в Киев, случился забавный момент. У меня было 5—6 убойных шансов, выходы один на один с Краковским, но я все никак не мог забить. Со стороны можно было подумать, что специально. А я психовал и плевался из-за того, что ничего не получается.

— Где-то читал, что когда вы с Блохиным прилетели в Грецию, фанаты "Олимпиакоса" вас так восторженно встречали в аэропорту, что вам пришлось прятаться в женском туалете?
— Это правда. Аэропорт был забит битком, нас все тискали и хотелось какой-то паузы. Нашли ближайшую дверь, чтобы переждать, пока охрана чуть расчистит проход. И оказалось — это женский туалет. Ну, немного в нем постояли, благо, там посетительниц не оказалось (улыбается).

— У вас в Греции есть дом, который построили сами. Есть двое сыновей. Как известно, каждый мужчина должен еще и дерево посадить...
— Да я ж еще при Союзе субботники застал. Мы всей командой выезжали на посадку саженцев. Так что я, наверное, целый лес насажал (смеется). В Греции возле дома тоже есть сад. Если я оплатил его посадку, можно считать, что это я его посадил?

— Когда жили в Японии, быстро научились обращаться с палочками?
— Ну, потренируешься — и научишься. Пришлось, конечно, повозиться. Вначале не нравилось, а сейчас уже управляюсь, как вилкой. А вообще в Японии я влюбился в суши. У нас был знакомый сушист, он настоящее шоу устраивал: доставал из аквариума живую рыбу, тут же при тебе ее разделывал, делал суши, красиво подавал. То есть ты получаешь не только вкусовое, но и эстетическое наслаждение.

— Вы рассказывали, что японцы помешаны на автографах. На каких необычных предметах приходилось расписываться?
— Очень часто — на гипсе. Подходит человек с каким-то переломом, сует тебе этот гипс: "Давай здесь, чтобы надолго осталось". А так — и на одежде, и на руках, и на деньгах.

— Японский язык пытались освоить?
— В "Гамба Осака" мы играли втроем: я, Сергей Алейников и Ахрик Цвейба. Команда предоставила нам учителя. Но выучить иероглифы для иностранца — нереально. В Японии есть еще и второй алфавит, катакана, который используется для слов иностранного происхождения, отдельный символ для буквы или для слога. И вот на нем можно было понять, например, свою фамилию. А вообще мы изучали язык по картинкам, у них есть такой метод. Под конец пребывания могли уже в супермаркете несколько слов связать.

— Греческий язык дался легче?
— Нет, тоже нелегко. Но было гораздо больше времени для его изучения. И сейчас по-гречески я хорошо говорю, смотрю передачи, читаю газеты.

— Своих сыновей к футболу пытались пристрастить?
— Больше любит и играет младший, Илья. Но так получилось, что в команду его не взяли. И вот сейчас он поехал учиться в Шотландию, однако и там не может найти себе команду, даже потренироваться: в одну не берут, другая слишком далеко находится, в третьей еще что-то. То есть он хотел, но либо футбол прошел мимо, либо он мимо футбола.

— Сейчас в Лиге Европы предстоит встреча двух бывших команд Олега Протасова — "Динамо" и "Олимпиакоса". На чьей стороне будут ваши симпатии, учитывая, что в греческом клубе вы и играли дольше, и потренировать успели?
— Я профессионал, в футболе всю жизнь, и скажу откровенно: болеть не умею. Смотрю за тем, что творится на поле и кто как себя проявляет, взглядом специалиста. Исключение составляют только игры сборной Украины. Тогда я, конечно, переживаю очень сильно за команду. Что касается "Динамо" и "Олимпиакоса"... Я хотел получить эту пару. Но смотреть их игры буду спокойно, без боления: кто выиграет, тот и молодец.

— Вам из Греции звонили?
— Ну а как же! Я на пару звонков ответил, сказал какие-то общие фразы, а потом просто выключил телефон. Греческие журналисты такие, что могут перекрутить слова, дескать, Протасов советует то-то и то-то. А оно мне не надо. Я им сказал, что в Киеве очень молодая, но принципиальная команда, которая только ищет себя. А по персоналиям ничего не стал говорить, хотя и пытались расспрашивать. Еще просили дать прогноз, они это любят. Я им: "Шансы 50 на 50 — и отстаньте" (улыбается). Я вообще по жизни прогнозы не люблю давать.

— Вы как-то говорили, что специально за футболками не гонялись, но небольшая коллекция у вас все равно есть...
— Они собирались автоматически. Но сейчас уже ничего не осталось: все раздарил друзьям и знакомым. Точно помню, что была футболка Франка Райкаарда, когда мы играли с Голландией на Евро-1988. Я им занимался на поле по заданию тренера, он — мною. Райкаард был самым сильным моим оппонентом. Мне этот матч запомнился на всю жизнь, поскольку это был единственный случай за всю карьеру, когда после игры не мог ни ходить, ни стоять, ни лежать — так устал. Было полное опустошение, состояние "выжатости". Так он меня потерзал. Но самое интересное, что потом мы с ним как-то встретились, вспомнили ту игру. И Франк мне сказал, что чувствовал себя примерно так же, как и я. Еще из ценных была футболка Роберто Баджо. Это мы играли с Италией матч отбора на Евро-1992. Помню, бегали в Риме на "Олимпико", под дождем, по воде. Я "украл" мяч в центре поля, вышел один на один, но не забил, и мы закончили 0:0. А если бы забил — был бы фантастический по важности гол.

— А из тех, что вы все-таки забивали, какие считаете самыми важными?
— Самым полезным считаю гол Дании в отборе на ЧМ-1986. Дома нам обязательно нужно было побеждать, чтобы пробиться на чемпионат, и мой гол стал единственным и победным. Это было настоящее счастье. А самый красивый, по моим ощущениям, забил той же Дании, только в выездном матче. Мы тогда попали 2:4, они знатно нас повозили, но я забил красиво: с разворота — в дальнюю "девятку".

— Спортсмены — люди суеверные. Вы, я знаю, не были исключением. Например, перед матчем никогда не пожимали руку вратарю из команды соперников: считали, что после такого ему не забьете.
— Былая такая мулька, не любил тискать вратарские перчатки. Кстати, сейчас, если вы заметили, вратари и сами не жмут руки — подают для приветствия перчатку, сжатую в кулак. Если б в мое время так было, наверное, отвечал бы.

— А какие еще суеверия были?
— Ну, самое главное — обуваться перед матчем с одной и той же ноги. Я всегда первой надевал левую бутсу. Были моменты, когда не можешь забить месяц, второй, и начинаешь уже бабку искать, чтобы сделала приворот. Помню, давали мне какой-то мак заговоренный, который нужно было в носки насыпать. Сейчас бы, конечно, на такие вещи не повелся, а тогда, по молодости, чего не сделаешь, чтобы забить (смеется). Хотя, скажу честно, бывали случаи, когда невольно начинал верить в какие-то потусторонние силы. Ну, если ты с метра не можешь попасть в пустые ворота, буквально вносишь мяч за линию, а он бьется о какую-то кочечку и катится по "ленточке" или отскакивает в поле. Будто что-то его не пускает. И это продолжается от игры к игре, и ты не знаешь, как это остановить. Я и с другими нападающими разговаривал. У них то же самое случалось: идет черная полоса — и ничего не можешь с этим сделать.

— Всем известно, как Валерий Лобановский не любил курящих футболистов. Как у вас с этим обстояло дело?
— Я покуривал с детства, мог позволить себе до пяти сигарет в день. В "Динамо" большинство игроков курили. Хотя вот Литовченко вообще не прикасался к сигаретам, никогда. А большинство покуривало. Мы после игры и в раздевалке могли себе позволить, вернее — в душевой комнате. Тренеры знали, но просто не заходили туда. А мы дверь за собой закроем, "передернули" по одной, обсудили игру... Было, но таким уж нарушением режима это не считалось. Помню, даже когда были в Мексике на чемпионате мира в 1986-м, врач сборной СССР Савелий Мышалов говорил: "Ребята, я не буду читать вам лекции о вреде курения. Вы это все сами знаете. Просто прошу: ограничьте потребление сигарет на время чемпионата, хотя бы до пары штук в день". То есть с нами по-человечески говорили, это не было преступлением, за которое расстреливали. Правда, Лобановский, иногда заметив, как у кого-то из кармана торчит пачка "Мальборо", мог грозно шепнуть: "Спрячь, увидят!".

— Сейчас курите?
— Последние лет 10 вообще не прикасаюсь, уже даже и не тянет. Одно время перешел на сигары, для солидности — так, не затягиваясь. Но уже и этого не хочется. Да и запах от сигарного дыма неприятный.

— В декабре 1997-го ваша теща погибла в авиакатастрофе. После этого у вас не было боязни полетов?
— Нет. Эксперт, который прилетал из Киева для организации опознания, сказал: "Теперь вашей семье можно не бояться летать на самолетах. Статистика такая, что если с кем-то одним что-то случилось, остальным уже ничего не страшно — вероятность повторения по сути нулевая". Хотя однажды неприятная мысль у меня все же закралась. Теща тогда должна была лететь из Одессы в Салоники на "Боинге" компании "Аэросвит". Но у него обнаружилась какая-то неполадка, и на замену прислали Як-42 "Львовских авиалиний". И когда он разбился под Салониками, целой осталась только хвостовая часть. И все газеты поместили фото этого хвоста — с надписью Як-42 и эмблемой авиакомпании. И вот спустя годы я летел в командировку во Львов, поднимаюсь на борт Як-42 и вдруг в глаза бросилась эмблема на хвосте — "Львовские авиалинии". Мне немного не по себе стало. Тем не менее, сел полетел, как говорится: чему бывать, того не миновать.

Кинзерский Эдуард