89-летний немецкий фанат, который пережил плен в донецких шахтах, хочет вернуться в Украину с командой Коноплянки

Болельщик Шальке Карл-Хайнц Флоссбах в декабре отпразднует свое 90-летие, но продолжает путешествовать с "кнаппен" на еврокубковые выезды. Его мечта – снова попасть в Украину.

Разговор состоялся перед жеребьевкой группового этапа Лиги чемпионов-2018/19, но история болельщика Шальке об Украине своей актуальности не потеряла. Представляем вам перевод и адаптацию части интервью Карла-Хайнца Флоссбаха журналу 11 Freunde.

– Вы отправляетесь на все еврокубковые выезды Шальке?

– Конечно. Путешествовать вместе с Шальке в другие страны – последнее приключение в моей жизни. Это прозвучит странно, но я больше не хожу на домашние игры, хотя и живу в Гельзенкирхене. Из-за многолетней работы под землей у меня неприятный запах изо рта, а мои кости – просто в заднице. Для многочисленных ступенек на стадионе я уже не гожусь, а свои усилия собираю только на путешествия по Европе.

– Куда бы вы хотели поехать с Шальке в групповом этапе Лиги чемпионов-2018/19?

– В Украину к донецкому Шахтеру, в Россию к Локомотиву и в Италию, где у каждого болельщика Шальке выходят слезы радости за успехи в Кубке УЕФА в 1997-м. В Москве снова хотел бы увидеть Фарфана и Хеведеса (бывшие игроки Шальке, – прим.), а Донецк – всегда желанный выбор для меня.

– Почему вы бы хотели поехать в Украину, где в отдельных частях страны идет война? Матч состоялся бы даже не в Донецке.

– К сожалению, война и опасные для жизни путешествия – не новые для меня вещи. Мой первый выезд в Донецк состоялся в 1945 году и он не был спланирован. Незадолго до окончания Второй мировой войны я был мобилизован, и еще до того, как успел хотя бы раз выстрелить, оказался в руках русских. Мне было 16 лет. То, что мне никогда не пришлось стрелять в человека, я до сих пор считаю своим самым большим счастьем.

Через Львов и Киев попал в Донецк, где провел пять лет в плену, работая при 30-градусном холоде в шахте. Многие мои коллеги не выдерживали этого. Мы складывали их тела прямо перед лагерем, потому что не могли киркой разрыть замерзшую землю.

Когда лагерь расформировали, мне понадобилось четыре месяца, чтобы добраться до Гельзенкирхена: пешком, на лошадях, поездами. Поэтому когда я сейчас слышу от руководителей немецких клубов о тяжелых перелетах или ночевках в гостинице, я спрашиваю себя: "О чем они вообще говорят?"

– И несмотря на такой негативный опыт, вы бы хотели сегодня вернуться в Украину?

– С местными жителями у меня никаких проблем не было. В первый год плена меня из шахты вытащила женщина, которая работала в лагере врачом, потому что она видела, что я был похож на скелет с кожей. Мне разрешили работать на кухне, где иногда перепадала какая-то пища. Это спасло мне жизнь.

Даже женщины, которые позже работали с нами под землей и с которыми нам не разрешали говорить, проталкивали мне немного еды. Без них я бы умер.

Когда Шальке играл во Львове с Шахтером в 2016 году, я впервые вернулся в Украину. Сначала мы на самолете добрались до Кракова, а затем автобусом до украинской границы. Там мы не туда повернули и не попали в Украину.

Я немного говорю по-русски, поэтому ребята послали меня разузнать ситуацию. Но это не помогло, и нам пришлось проехать 50 километров до следующего пограничного пункта, где удалось перейти границу. Во время этого выезда я 24 часа в сутки был на ногах, а затем – неделю лежал.