Александр ДЕНИСОВ: "В 12 лет болел за "Шахтер" и "Динамо", не проводя между ними разделительной черты"

Директор телеканалов "Футбол 1" и "Футбол 2" Александр Денисов рассказал в интервью порталу donjetsk.com о важнейших жизненных и карьерных этапах.

– Из открытых, как говорится, источников известно, что ты родился в Енакиево. Получается, в Донецке оказался, когда надо было поступать в вуз?

– Да, но не сразу. До этого примерно полгода, я провел в Днепре – поступил в горный институт. Но мне понадобилось совсем не много времени, чтобы понять: я – не горняк, в смысле – не маркшейдер. И вот в 1991-м, убедившись в этом, я оказался в Донецке. А тут как раз появилась Академия управления. Я оформил перевод – и стал учиться в этом передовом учебном заведении.

– Какие предметы у тебя лучше шли в школе?

– Конечно, гуманитарные. Литература, история… Поэтому в горном институте у меня и не пошла начертательная геометрия и прочие подобные дисциплины. Зато не было проблем с экономикой и языками, когда начал учить их в Академии управления.

– Она была одним из первых несоветских вузов, за которыми с интересом наблюдала, так сказать, общественность…

– Ну, сначала-то у него был совсем непонятный статус. В том смысле, что статуса никакого не было, институт никак не мог получить лицензию из Киева. И только когда его возглавил Станислав Федорович Поважный, дела стали налаживаться, и он превратился в полноценное учебное заведение. Потому что до этого картина была странная. Приезжали какие-то парни из Грузии, Армении, о чем-то шептались с преподавателями, получали свои оценки… В общем, что-то непонятное. Но очень быстро все наладилось, и мы стали первым выпуском уже Академии управления. Причем я с товарищем стал первым, кто защитил диплом на английском…

– Это очень круто! Как тебе такое удалось?

– Благодаря тому, что я смог пожить в США и получить там реальную языковую практику. На предпоследнем курсе я четыре месяца был в молодежном лагере, где полностью погрузился в языковую среду. Поэтому в Донецк приехал с очень хорошим английским.

– Эти четыре месяца входили в учебную программу?

– Нет, мы нашли этот вариант по собственной инициативе. В эти лагеря нанимали молодежь со всего мира. Очень выгодный проект для организаторов: найти рабочие руки за 20 долларов в день – копейки по американским меркам, но для тогдашней Украины – серьезная сумма. Тогда поездка в Америку воспринималась как полет на Луну. Когда мы вернулись – декан предложил блеснуть нашим английским на защите диплома. Для него это была возможность показать Киеву, какой у нас крутой вуз.

– И какая была тема диплома?

– "Менеджмент в производственной сфере".

– Звучит не слишком захватывающе.

– Так и есть. Ну, и решить, что делать с этим образованием, тоже было не просто. 1996-й год… Времена тяжелые. Я начал ходить на собеседования по разным фирмам, заводам… И постепенно стал понимать: во-первых, меня никто не берет, а во-вторых, я не чувствую заинтересованность в такой работе. И тут я узнаю, что в Донецке открылось "Радио Да" – первая коммерческая радиостанция. Это сразу привлекло мое внимание.

– Ты туда тоже как экономист пытался попасть?

– Нет. Я туда пришел и сказал, что хочу работать диджеем. Я еще в Штатах проникся глубокой симпатией к работе коммерческих радиостанций. Меня восхищали прямые эфиры, которые там вели. Мне нравилась музыка, которую там ставили. Кстати, с собой из США я привез солидную коллекцию – около 100 компакт-дисков. Помимо прочего, это был и надежный актив – в среднем CD стоил 15 долларов. А на эти деньги в 1996-м можно было спокойно прожить месяц. И у меня бывали такие моменты в жизни, что приходилось продавать несколько дисков, чтобы дотянуть до зарплаты. В общем, я оказался на "Радио Да" – и слава Богу! И тут должен сказать спасибо родителям, которые никак не препятствовали моему выбору. Конечно, как нормальные советские люди, они хотели, чтобы я, закончив вуз, пошел работать по диплому. Мама даже мечтала, чтобы я вернулся в Енакиево и устроился на металлургическом заводе. Мол, свой город, и все тут есть, и гараж свой, и шапку норковую тебе пошьем, чтоб солидно смотрелся. Такой енакиевский соцпакет…

– Кажется, родители у тебя – творческие люди?

– Да, что абсолютно нетрадиционно для Енакиево. Папа – дирижер-хормейстер, а мама – завуч в школе. Таких интеллигентных семей в городе суровых профессий – по пальцам пересчитать.

– По идее, они должны были как раз с пониманием воспринять диджейский поворот в твоей карьере…

– Да, это же все-таки музыка. Правда специфика совсем другая. Папа всегда хотел, чтобы я пел, потому что он других этому учил. У него был дар от Бога – находил человека с голосом, условно говоря, из горячего цеха, работал с ним – и человек поступал в консерваторию. Поэтому мое диджейство немного другое направление. Сейчас работа диджея сводится к паре фраз и прогнозу погоды, как кукушка в часах. А тогда это была творческое занятие. В то время от диджея требовалось умение красиво подвести к песне, остро пошутить, иметь собственный музыкальный вкус. Это были звезды, которых знали поименно.

– Работа мечты!

– Да, вроде того. Но нельзя сказать, что все шло гладко. Со временем директору перестал нравиться мой тембр голоса – ему хотелось что-то более солидное. И музыка, которую я ставил, ему тоже была не по душе. Надо сказать, что в музыкальном плане "Радио Да" работало совершенно неформатно. Существовал обязательный плейлист – новинки, которые надо было ставить в любом случае. Но между ними каждый ведущий добавлял что-то от себя, ориентируясь исключительно на свой музыкальный вкус. И получалась веселая смесь. Мой коллега мог постоянно ставить диско 70-х, а я наоборот – альтернативный рок. У меня в эфире могла играть "Нирвана", что было абсолютным шоком для народа, слушавшего в основном шансон. И начальство это тоже нервировало. В итоге меня уволили. Но через несколько дней вернули, потому что за это время уволили директора. Собственник понял, что надо спасать ситуацию и включился в процесс.

– В Донецке где жил?

– Калининский район, улица 50-й Гвардейской дивизии. В этом симпатичном месте я купил себе квартиру после своих американских заработков. Но если говорить о самых любимых местах в городе, то это те, в которых мы собирались студентами. А собирались мы в двух местах – на Нельсоне и на "Башне"…

– Для тех, кто помоложе, надо все-таки уточнить: Нельсон – это памятник Шевченко, который так называли, как говорят, за то, что один глаз у него был постоянно "закрыт" следами голубиной жизнедеятельности…

– А "Башня" – это было кафе у гостиницы "Донбасс", еще в ее старом формате. Аудитория там собиралась потрясающая, как говорится – "сбор блатных и нищих". Приходило много неформалов – и были люди с деньгами, которые всегда стремились к неформалам. А эти, наоборот, стремились к людям с деньгами, потому что почти никогда денег на пиво не имели. И такой публики было большинство. Самым шиком считалось, если у тебя есть еще деньги на горячий бутерброд на "Башне". Тогда ты мог чувствовать себя богачом! И само кафе, и прилегающая к гостинице часть сквера постоянно была заполнена людьми, ведущими разговоры о музыке.

– Ты, наверное, был из денежной публики, хотя бы отчасти?

– Да нет, откуда – в студенческие времена? Родители иногда помогали, но этого на горячие бутерброды не хватило бы. А самому заработать тогда еще было проблематично.

– Какой-то колоритный персонаж с "Башни" припоминается?

– Да там много всякого интересного народа ходило. К сожалению, большинство из них не дожило до наших дней – они приняли на себя рокерскую судьбу по полной программе. Но вообще, наша прежняя студенческая компания до сих пор собирается и общается. Вспоминаем те веселые времена, когда мы могли не спать дней по пять подряд, наши походы на дискотеки в "Бригантину"…

– Это в начале 90-х было беспокойное и даже страшноватое место, нет?

– Да, полная жесть. Ты шел туда – и понимал, что в любой момент тебе могут надавать по шее. Всякий народ приходил – и бритоголовый, в спортивных штанах, и длинноволосый. Мало того, что это было по умолчанию опасное место, так я еще и обострял ситуацию до предела, приходя туда, например, в старых итальянских туфлях на огромной платформе по моде 70-х годов. То, что этого в нашей толпе никто из посторонних не заметил – это чистое везение. Если бы увидели, били бы больно. И без шузов бы остался, и без своих длинных волос, которые носил тогда.

– Донецк начала 90-х ощущался как стремный мир?

– Конечно. Я точно помню, как мы шли с приятелем из нашей студенческой общаги на Розе Люксембург (туда поначалу селили людей из Академии управления), а на нашем пути – оцепление и расстрелянная машина. Никого тогда такие картины сильно не удивляли и не смущали.

– Вернемся к твоей диджейской карьере. Насколько я помню, она касалась не только радио?

– Да, в какой-то момент меня пригласили арт-директором в ночной клуб "Мистик". Тоже было легендарное заведение, оно находилось во дворце молодежи "Юность". Я не застал его первую версию – назовем ее винтажную, где были пластиковые столики, играл рейв, вокруг были зеркала и перед ними люди танцевали до утра. Потом "Мистик" получил инвестиции и превратился в андеграундный клуб, где диджейский пульт был слегка утоплен (в то время как обычно его, наоборот, приподнимали над танцполом). Много своих ночей я тогда провел там.

– За что ты отвечал?

– За культурную программу, скажем так. В частности, на выходных там выступали приезжие артисты и диджеи. Клуб был большим. Если собиралось 500 человек, то считалось, что он пустой. Для аншлага нужно было 1300 человек, как мы однажды посчитали. И на это делалась ставка, чтобы забить "Мистик" до отказа. Случались дни, когда там было просто не протолкнуться, не справлялся бар и так далее. Было очень хлопотно и весело. Эту работу приятно вспомнить. Я привозил "Грин грей", они очень прилично отыграли. Привозил Михея и "Джуманджи".

– Незадолго до его смерти?

– Да, чувствовалось, что он уже на исходе. Когда он вышел из самолета, еле на ногах стоять мог. И это был не алкоголь. Я не знаю, каким образом у него там все включалось и выключалось, но на 45 минут своего выступления он стал совсем другим человеком и отработал по-настоящему. Вообще не было видно, что у человека какие-то проблемы – и это при живом звуке, другого на "Мистике" не признавали. А по окончанию концерта он мгновенно ушел в прежнее состояние. В состояние ничего не замечающего вокруг Будды. На это было очень больно смотреть. Михей мне нравился еще со времен Bad Balance, который мы слушали на "Башне" как музыку наших земляков.

– А как удалось попасть на работу в "Мистик"?

– Все просто. Офис Михаила Щербакова, владельца клуба, был рядом с офисом "Радио Да". Он любил заходить к нам, поговорить о музыке, пообщаться. Вот из этих бесед и вызрело мое приглашение. Получилось интересно. Мне нравилось создавать концепцию вечеринки и наполнять ее содержанием – от афиш до всего, что будет внутри. Ну, и качественно все провести, конечно.

– Это нравилось больше, чем диджейство?

– Прекрасные моменты были в обоих занятиях. И на радио тоже постоянно изобреталось что-то новое. Вот, вспоминается, как мы с коллегой придумали юмористическое "Балаган-шоу". Изменив себе голоса на гармонайзере, устраивали разные веселые проделки – звонили по реальным объявлениям и так далее. Успех был огромный. Никогда не забуду, как нам позвонил человек и сказал: "Ребята, я сейчас на трассе Горловка – Донецк, и просто реально не могу ехать дальше. Слушал вас и так смеялся, что пришлось остановиться. Решил позвонить вам и сказать, как меня разрывает то, что вы творите".

– Высшее признание!

– У меня вообще такое впечатление, что все работники "Радо Да" не воспринимали это как работу. И приходили туда не ради денег. Это очень четко стало заметно, когда деньги перестали выплачивать. Держались из последних сил, никто не хотел уходить, все на что-то надеялись. Зарплату могли получать, например, колбасой, которую каким-то образом достал рекламный отдел.

– Да, жаль, что все так кончилось. И очень быстро "Радио Да" затерли конкуренты, "Радио Класс" прежде всего…

– Это да. Но "Класс" затер чем? Они очень строго учли музыкальные вкусы населения, и работали в этой колее. А мы видели какую-то образовательную свою миссию с точки зрения музыки. "Класс" же был с самого начала ориентировал на коммерцию. Там четко понимали, что группа "Руки вверх" по любому пойдет. И, надо отдать им должное, линию выдерживали и преуспели. Как ни больно это признавать, но коммерчески они сработали правильнее нас.

– Но еще больше преуспело "Русское радио"…

– Да, и на нем в конечном итоге оказался я. Ситуация с отсутствием финансирования на "Радио Да" заставила по-настоящему наступить на горло своей собственной песне. И я пошел на "Русское радио". Это был жестокий удар по самолюбию – после "Депеш Мод" ставить Ларису Черникову. Там все было ужасно предсказуемо. Со временем я уже чувствовал аудиторию "Русского радио" настолько хорошо, что мог по интонации звонившего определить, какую песню он закажет. Там же была крайне простая работа, на самом деле. Музыкальный набор шел из Москвы, а задача диджея была ставить рекламные блоки и вести "Стол заказов". И когда звонил очередной желающий кого-то поздравить, я уже сразу после "Здравствуйте!" мог угадать его заказ, а часто – и представить, как он выглядит. Звонит мужчина – и я точно знаю, что он сейчас попросит поставить бухгалтеру Зинаиде Петровне песню "Ах, какая женщина!". Из программы в программу кочевал один и тот же набор – "Крошка моя", "Как упоительны в России вечера", "С днем рождения" и тому подобное.

– А бывало такое, чтобы кто-то заказывал что-то удивительное, неожиданное?

– Ну, если кто-то заказывал русский или украинский рок, то уже был праздник. Каюсь – иногда этот праздник я организовывал себе искусственно. Выбирал из огромного вороха писем такой заказ, который мог мне доставить хоть какое-то удовольствие, и выполнял этот заказ в эфире.

– "Нирвану" никто не просил?

– Это же русское радио, англоязычной музыки там по определению не бывало. Но если кто-то просил группу "Кино" – можно считать, что заказали "Нирвану".

– Эти твои мучения продлились, как я понимаю, недолго?

– Ну, то есть как – недолго? Года полтора-два, до марта 2001-го. Ну. А потом судьба изменилась в очередной раз, и я ушел на ТРК "Украина".

– Насколько я помню, получить это предложение тебе помог спортивный сайт "Террикон", на форуме которого тебя знали под прозвищем "Санчес"…

– Именно там. Я сейчас не могу уже сказать, что именно я там такого делал, чтобы меня заметили и посчитали потенциально полезным в телеэфире. Ну, что-то я там писал, спроси – сейчас уже и не вспомню. Наверное, как-то выделялся. Но вообще, тогда на форуме "Террикона" было полно интересных персонажей. Такие дискуссии возникали, что хоть сейчас ставь в эфир на канале "Футбол"! И аналитика тебе, и юмор, и просто дико интересные разговоры о футболе и около футбола. Оттуда все узнавали новости. Это был самый оперативный источник информации.

– Можешь себе представить, как повернулась бы судьба, не случись этот вариант? Наверное, не занимался бы дальше "Русским радио"?

– Да, еще в начале 2001 года я окончательно понял, что для меня этот ресурс исчерпал себя. Я уже видел, что эра интересного, творческого диджейства уходит, что эта работа автоматизируется, теряет душу. Становилось просто неинтересно. Я уже тогда начинал искать работу. И на момент приглашения на ТРК "Украина" уже прошел собеседование в компанию "Филипп Моррис" – на позицию ответственного за пиар и продвижение в Донецком регионе. Эта работа выглядела очень заманчиво и по деньгам, и по статусу. Но отказаться от телевизионной перспективы я не смог, потому что сразу понял: это мне интереснее. Это был логичный путь развития после радио.

– Насколько я понимаю, окончательное решение о твоем приеме на ТРК "Украина" принимал Борис Колесников?

– Да. Друзья с "Террикона" сообщили мне, что у него возник интерес к моей персоне. Была назначена встреча. Я шел туда не без волнения – еще бы, такой уровень. Мне еще не приходилось общаться с главой облсовета. Думал, что мне уделят максимум минут 15-20. Но как-то с самого начала разговор задался и пошел очень легко. Чувствовалось, что он глубоко в футбольной теме, и ему близок мой взгляд на многие процессы в этом мире. Так незаметно пролетели, кажется, часа три. И к концу нашего разговора решение было принято. Он сказал мне: "Готовься к эфиру!" То есть, при полном отсутствии телевизионного опыта, пришлось с ходу окунаться в это дело. Мандраж поначалу, конечно, был сильнейший…

– Футбол в твоей жизни…

– …с самого детства. В 12-13 лет болел и за "Шахтер", и за "Динамо", не проводя между ними разделительной черты. Вот кого я точно не любил, так это "Спартак" и "ЦСКА" как московские клубы. А вот антагонизма "Шахтера" и "Динамо" не существовало в моем сознании – да и, наверное, вообще в тогдашней реальности. Но, конечно, когда они играли друг с другом, болел за "Шахтер".

– В семье тоже?

– Да, папа был серьезным болельщиком. Правда, на стадион не ходил. Он был приверженцем домашнего футбола. Он выработал свой ритуал – как открыть дверь, как закрыть, когда включить и когда выключить телевизор, зайти в спальню, хлопнуть дверью, побыть там и вернуться… Таким образом он колдовал, уговаривал удачу. Когда я попал в Донецк, очень полюбил походы на стадион, во всем их многообразии – разогревы перед матчем, сама игра, наши посиделки после нее с душевными разговорами, то ли расстроенными, то ли счастливыми, неважно. Пиком моего боления был, безусловно, первый сезон "Шахтера" в Лиге чемпионов, когда мы увидели такие команды, как "Лацио" и "Арсенал", когда победили пражскую "Спарту" в принципиальном матче за третье место в группе. Честное слово – это вспоминается столь же ярко, как Чемпионат Мира-86 и подвиги Марадоны.

– Марадона – это первое сильное футбольное воспоминанин детства?

– Одно из первых… Из самых ярких воспоминаний – наверно, первая массовая поездка фанатов "Шахтера" на матч с "Динамо" в Киев весной 2001 года, когда готовили перфоманс с огромной футболкой! Я уже работал на ТРК "Украина" и мы выезжали на матч, а по пути засняли эту огромную колонну автобусов с болельщиками. Мы ее опередили, поднялись с камерами на холм – и только оттуда поняли весь масштаб события. Колонна была в буквальном смысле слова нескончаемая…

– В начале века Донецк довольно сильно изменился, став, по сути, другим городом. Как ты воспринимал эти изменения?

– Когда я жил там, то думал, что все областные центры такие же красивые. Но когда я начал активно ездить по стране и видеть другие города со статусом областных, то ничего подобного не обнаружил. Это действительно чудо – как из мрачноватого города с классическими "улицами разбитых фонарей" он превратился в вычищенный мегаполис с отличными дорогами. Я уже не говорю о центре, его вообще с годами вылизали, как Лас-Вегас. Но и окраины подтянули или, по крайней мере, начали приводить в порядок. В Донецке существовала своя особая атмосфера, свое настроение – и ничего подобного я потом нигде не мог найти. Помню, когда уже переехал в Киев, поначалу не мог примириться с разбитыми дорогами в центре, с мусорными баками во дворах, которые неделями не вывозились. Да что там – даже торговые центры в Киеве выглядели далеко не такими ухоженными, как в Донецке.

– Поговорим о другом переезде – из Енакиево в Донецк. Понятно, что это тоже был контраст. Но контраст какого типа?

– Тогда сразу стало понятно, что я оказался в мегаполисе. И прежде всего – другие люди, другой уровень общения, специфика мировоззрения моих сверстников. Можно было вести интересные разговоры на любую тему – не только о культуре, литературе, музыке, но просто о жизни.

– А больше всего что тогда поразило?

– Я не могу сказать, что это были какие-то внешние атрибуты. Меня не поразила какая-то улица или какой-то памятник… Пожалуй, это все-таки круг общения. Он при смене Енакиево на Донецк менялся очень круто. И вот это производило впечатление.

– Доволен, что все так сложилось, что ты прожил в Донецке почти 20 лет?

– Без вопросов! Это родной город для меня. Енакиево – это город детства, но каких-то ярких жизненных впечатлений он, если честно, не оставил. Донецк – другое дело.

– Что он тебе дал?

– Сложно сказать так вот сразу… Опять же, нужно возвращаться к людям, меня окружавшим. Они дарили ощущение какой-то теплоты. Казалось бы, ты находишься в большом городе, который должен быть довольно безжалостным к своим обитателям. Но при этом, возникало ощущение некоего компактного сообщества. Казалось, что все говорят на одном, понятном тебе языке. И никому не надо ничего объяснять, и нет между нами никакого недопонимания. В отношениях – простота, но не глупая, от пустоты, а та, которая идет от искренности. В этом была громадная разница между Донецком и столичными городами. Причем между Киевом и Москвой разница тогда виделась минимальной, буквально в каких-то нюансах. А вот между Киевом и Донецком – целая пропасть.

– Именно в отношениях?

– Не только. Просто, когда я жил в Донецке, казалось, что жизнь здесь бьется в ритме большого города. А потом, пожив в Киев и возвращаясь в Донецк, как будто оказывался в санатории. Здесь было так просто и спокойно, как нигде больше. Здесь ты мог оставаться самим собой и ничего про себя не придумывать. Город как будто сам это от тебя требовал, и ты с удовольствием шел ему навстречу…