Валентин Белькевич: не хочу казаться

Стойкое предубеждение Валентина БЕЛЬКЕВИЧА в отношении контактов с журналистами прошло проверку временем и стало едва ли не главной имиджевой изюминкой поведения белорусской звезды вне футбольного поля. Впрочем, не ждите от нас подробностей героического прорыва блокады. Ничего экстраординарного для исполнения этого интервью предпринимать не пришлось. Мне всегда верилось, что в глубине души Белькевича дремлет нормальное для любого человека желание поделиться мыслями о себе и своем деле. Нужен был лишь весомый и уважительный повод, способный сие желание разбудить.

Если уж совсем откровенно, то опрос по определению лучшего белорусского футболиста суверенных лет мы затевали “под Белькевича”, ничуть не сомневаясь в его итоговой победе за явным перевесом. О результатах референдума Валик узнал перед самым отлетом в отпуск. И в ответ на предложение поговорить “для печати” отнекиваться не стал. Более того, по возвращении в Минск он в высшей степени эффектно сыграл на опережение — сам позвонил в редакцию, предложив время и место встречи.

Диалог с Белькевичем, равно как и его действия на поле, оказался ценен мельчайшими нюансами и множеством подтекстов. Без них представление о неординарном, колючем характере Валентина не составишь. И потому, вопреки обыкновению, задачей интервьюера были не шлифовка и литературное приглаживание услышанного, а максимально дотошное следование тому, что оставила встреча на ленте диктофона...

Bалентин БЕЛЬКЕВИЧ.
Родился 27.01.73 в Минске.
Воспитанник минской СДЮШОР “Динамо” (первый тренер — Михаил Братченя). Выступал за клубы “Динамо” (Минск) (1991-96) и “Динамо” (Киев) (с 1996).
Пятикратный (1992-95-о) чемпион и двукратный (1992, 94) обладатель Кубка Беларуси.
Пятикратный (1997-2001) чемпион и трехкратный (1998-2000) обладатель Кубка Украины.
В высшей лиге чемпионата СССР провел 2 матча; в высшей лиге чемпионатов Беларуси — 131 матч, 54 гола, 53 голевые передачи; в высшей лиге чемпионатов Украины — 122 матча, 33 гола.
В розыгрышах Кубка СССР — 3 игры, 1 гол; Кубка Беларуси — 23 игры, 9 голов; Кубка Украины — 21 матч, 5 голов. В еврокубках: за минское “Динамо” — 7 матчей, 3 гола; за киевское “Динамо” — 47 матчей, 7 голов.
Участник полуфинала Лиги чемпионов (1999).
В национальной сборной Беларуси сыграл 41 матч и забил 9 голов (лучший бомбардирский показатель).
Признавался лучшим игроком чемпионата Беларуси (1992) и лучшим футболистом Беларуси (1995), лучшим легионером (2001, 2002) и лучшим игроком (2001) чемпионата Украины.
В опросе гезеты “Прессбол” назван лучшим белорусским футболистом времен суверенитета.

— Если можно, поговорим компактнее, быстрее.

— Это, Валик, как получится.

— Ну ладно.

— Давай начнем с самого простого. Расскажи, в каких краях отдыхал.

— В этом году решил побывать в Арабских Эмиратах. Туда лететь поближе — это не Мексика, куда Хацкевич отправился. Провел десять дней со своими друзьями — двумя Сергеями: Кормильцевым и Коноваловым. Раньше мы вместе играли в киевском “Динамо”.

— Отдых удался?

— Вполне. Играли в волейбол, пляжный футбол. Загорали, купались.

— Похоже, такие поездки в теплые края в разгар зимы вошли у тебя в традицию.

— Футболисту очень важно использовать маленький отпуск для восстановления. После долгого сезона полезно побыть на море.

— А как организм переносит возвращения из лета в минскую зиму?

— Без всяких проблем.

— Если это не секрет, назови основной адрес своих минских побывок.

— Дом моей мамы. Во время сезона поддерживаем связь главным образом по телефону. В этом году из-за травмы был в Минске всего пару раз. Да и во время вызовов в сборную почти безвылазно находимся на базе. Поэтому возможностью побыть с мамой очень дорожу.

— Помню, прежде ты был очень близок и с бабушкой, Любовью Михайловной.

— Она умерла. Два года назад...

— Извини, не знал... В одной из интернетовских анкет тебе приписывают утверждение: “Я дорожу своим имиджем”. Что ты вкладываешь в это понятие применительно к себе?

— Каждый человек индивидуален и своеобразен. По-моему, имидж нельзя придумать. Окружающие все равно видят тебя таким, какой ты есть в жизни. Я не хочу казаться кем-то. Любите меня таким, какой я в действительности. Или не любите. Мой имидж — это я.

— Ну, тогда попробуй взглянуть на себя со стороны.

— Человек я простой и откровенный. Всегда говорю то, что думаю.

— Часто приходится говорить в глаза людям неприятное для них?

— Конечно, и такое бывает.

— В обозримом прошлом случались конфликты, в которых тебе приходилось проявлять строптивость?

— Вообще-то я не конфликтный человек. Бывает, человек мне не интересен. Или вижу, что ему мало интересен я. Тогда просто сворачиваю общение. А конфликтов избегаю. Так проще. Ведь нервные клетки не восстанавливаются.

— Из услышанного делаю вывод, что этим ты совершенно не похож на Сашу Хацкевича.

— Наверное. Но я не люблю вслух рассуждать о других людях. Мне достаточно своего мнения о человеке. А выносить его на люди... Зачем? В конце концов, я могу быть просто не прав.

— Хацкевича можно назвать твоим другом?

— Да.

— У тебя много настоящих друзей?

— Ну, они есть.

— В Киеве, Минске, где-то еще?

— В разных местах.

— Заниматься футболом ты начал в 81-м году. Это были золотые времена футбольного бума. Та обстановка вокруг футбола оставила след в памяти?

— Еще какой! Я, кстати, появился на свет в роддоме, что находится в ста метрах от стадиона “Динамо”. А наш дом был чуть дальше. Жить вблизи стадиона и не играть в футбол — такое было невозможно. Начинал во дворе. Помню, когда мне было семь лет, в турнире домоуправлений встречались с командой, которая считалась очень сильной. У нее даже форма была, а мы — кто в чем. Но мы завелись и не уступали. Проиграли, по-моему, по пенальти. Оказалось, что за всем этим наблюдали динамовские тренеры. И один из них, Михаил Степанович Братченя, подошел и спросил, не хотел бы я попробовать силы у него в секции. Стадион — рядом. Я пришел раз, второй, третий. А в восемь лет стал заниматься регулярно.

— Как скоро для тебя стали значимыми фамилии Прокопенко, Пудышев, Гуринович?..

— Золотую команду 82-го года помню очень хорошо: ведь я тогда мячи на дорожке подавал. А решающий матч в Москве, когда динамовцы обыграли “Спартак” со счетом 4:3, как сейчас перед глазами. Особенно гол, который забил Василевский после паса Пудышева пяткой. Те футболисты были для меня кумирами.

— Вспомни, как попал в “Динамо”.

— Мы играли на “Хрустальный мяч” на стайковском поле возле динамовской базы. Тот матч пришел посмотреть Эдуард Васильевич. Выиграли 1:0. Забил, правда, не я. Но после той игры меня пригласили сначала на пару тренировок. Затем стали вызывать в дубль “под замену”. Постепенно начал с командой тренироваться. А первый контракт подписал, по-моему, только в 91-м.

— Из того сезона мне очень запомнился кубковый матч в Житомире, против “Полесья”. Закончили его вничью — 2:2, ты впервые сыграл тогда за основу, забил красивый гол и удостоился восторженного абзаца в прессболовском отчете.

— А мне больше памятен первый международный матч — товарищеский, с венгерским “Видеотоном”. Я вышел на замену во втором тайме и забил головой. Тогда почему-то неправильно написали на табло мою фамилию — Сенькевич...

— Тебя это расстроило?

— Нет, абсолютно. Это была всего лишь ошибка одного человека, который набирал буквы. Главным для меня было то, что я забил.

— А насколько важны для тебя всякого рода персональные лауреатские достижения? Сейчас ты назван лучшим белорусским игроком десятилетия. На Украине признавался лучшим игроком чемпионата, лучшим легионером...

— Это приятно в том смысле, что я останусь в истории и обо мне будут помнить. Но большого значения для меня все это не имеет.

— Бывают ли такие минуты: ты приходишь домой и делишься подобной радостью с близкими людьми?

— Нет.

— Ты далеко не на полную катушку используешь возможности остаться в памяти болельщиков. Принято считать, этому очень способствуют контакты с прессой...

— Абсолютное большинство журналистов представляются мне людьми, которые пишут о том, чего не существует в природе. Они искажают факты и смысл того, что им говоришь, несут ерунду от себя. Этого я не люблю. В интерпретации газетчиков я предстаю совершенно не тем человеком, какой есть. Предпочитаю, чтобы представление обо мне люди составляли на основании того, что видят с трибун стадионов. И мне совершенно не хочется, чтобы кто-то вмешивался в мою личную жизнь.

— Валик, поверь, что, например, меня твоя личная жизнь интересует в очень малой степени. И лучше бы говорить с тобой только о футболе. Но читатели не поймут и меня, если я не задам тебе сегодня некоторые вопросы, которые...

— Вся беда в том, что завтра кто-то из ваших коллег прочтет этот материал и переиначит сказанное мною по-своему. Потом это же сделает кто-то еще. Некоторые журналисты меня поражают: стоит кому-то из них отказать в интервью, как они сразу же пишут обо мне как о зазнавшейся звезде. Они даже не утруждают себя размышлениями о причинах отказа. А ведь у футболиста, особенно после проигрыша, может быть просто неважное расположение духа.

— Давай считать, что тебе просто не везло с журналистами.

— Если честно, то на мое отношение к ним сильно повлияли события, связанные с дисквалификацией. Тогда, в 94-м году, не зная, как и из-за чего меня наказали, в газетах понаписали такого... Едва ли не каждый журналист считал нужным выступить со своей версией: Белькевич — наркоман, он колется, он принимает допинг и без этого не может играть...

— Мы можем вернуться к той допинговой истории?

— Да, конечно. Осенью 93-го у меня болело колено. Его лечением занимался наш клубный доктор, Василий Максимович Дмитраков. Тогда в матчах еврокубков еще не было допинг-контроля. Поэтому никто не вел строгого учета использования медикаментов, лечебных процедур. Это сегодня у нас в Киеве в компьютерную память заносятся каждая таблетка и даже вес, давление игрока за каждый день. Так что можно восстановить картину самочувствия и несколько лет спустя. А тогда в Минске клубный доктор просто делал мне уколы ретаболила. Ведь он применяется не только для наращивания мышечной массы, но и для укрепления костей, что и требовалось мне. Никто не предполагал, что уже следующим летом начнутся допинг-тесты и, главное, что следы содержавшегося в лекарстве нандролона остаются в организме спустя месяцы. Весной Максимыч умер, после него не осталось никаких медицинских записей. И когда все это случилось в августе, после матча с мальтийцами, никто не смог дать внятных объяснений. У кого спрашивать? У меня. Но откуда мне было знать, что мне вводили полгода назад? Я же не разбираюсь в медицине. Считаю, что я просто стал жертвой стечения обстоятельств.

— Как тот год отстранения от международных матчей повлиял на твое формирование как футболиста, на твой характер?

— Положительно. На характер — прежде всего. Когда с подачи прессы пошли разговоры о том, будто я играю за счет допинга, мне захотелось доказать обратное. Доказать не словами, а игрой. Я завелся. И даже с кое-кем поспорил, что стану лучшим футболистом Беларуси в 95-м году. И я им стал.

— Правда, с тех пор ты пока ни разу не побеждал в наших последующих опросах...

— Вообще-то, я считаю, что у вас неверно проводится голосование. Не подумайте только, что я ратую за себя. Дело в принципе. Львиная доля голосов в ваших опросах принадлежит журналистам. А я считаю, что доминировать должно мнение специалистов. Многие представители прессы обращаются к футболу от случая к случаю. Их точки зрения формируются иногда на основании одного-двух ярких матчей в год. А оценивать игрока надо прежде всего с позиций стабильности. Показатель мастерства — именно стабильность.

— Один-два ярких матча, которые предопределяют выбор футболиста года, — это, как правило, игры за сборную. Что есть для тебя национальная команда Беларуси?

— Команда моей родины. Играть за нее я приезжаю не ради денег, а ради людей, которые помнят меня по выступлениям за минское “Динамо”, которые следят за моей дальнейшей судьбой. Гонорары в данном случае меня не волнуют.

— Всегда ли вызов в сборную тебе в радость?

— Всегда. Приезд в Минск — это еще и масса положительных эмоций. Возможность повидать друзей, встретиться с ребятами, с которыми играли прежде. Наконец, я приезжаю домой.

— С тем подбором игроков, который был и есть у нашей сборной, она выступала в свою реальную силу?

— Думаю, что в последнем отборочном цикле она определенно могла добиться большего.

— А раньше?

— Так получалось, что со многими соперниками, особенно дома, мы играли на равных и уступали один мяч. Тем же шведам, швейцарцам. Нам все время чего-то не хватало.

— Чего же?

— Тяжело определить. Возможно, везения.

— Ты работал в сборной с тремя главными тренерами: Боровским, Вергеенко, Малофеевым. С кем из них тебе было сложнее?

— Я профессионал и считаю себя не вправе обсуждать тренерскую тему. Моя обязанность — выполнять то, что от меня требуют. Пока я игрок, не мне судить, хорош тренер или плох.

— Насколько тяжело тебе было в ситуации, которая сложилась после прошлогоднего домашнего поражения от Украины?

— Тренер имеет право предъ- явить футболисту претензии по игре. Мы уступили тогда, и все были расстроены. Команда действительно сыграла плохо. А я не выполнил установку. То, что говорилось Эдуардом Васильевичем после игры, — это просто эмоции. А в принципе его претензии были правильными. Для меня это была неудачная игра. Может быть, повлияли перехлест страстей, нервное напряжение.

— Загладить тот конфликт оказалось легко?

— Это не конфликт.

— Ты не испытывал тогда чувств обиды, несправедливости?

— Я переживал как футболист, который проиграл и не достиг результата.

— А почему ты не стал играть за сборную в следующем матче, в Кардиффе?

— Из-за травмы. Болел голеностоп.

— Когда ты перестанешь быть действующим игроком, ты будешь вправе оценивать своих тренеров?

— Тогда я смогу у них что-то перенять, позаимствовать. Все-таки мне довелось поработать со многими отличными специалистами. Но давать им оценки вряд ли можно будет и тогда. Я смогу только сравнивать себя с ними, а не критиковать...

— Ты закончил Академию спорта?

— Да, давно. И уже близок к получению второго высшего образования — в будущем году закончу в Минске институт правоведения.

— Для чего тебе это?

— Человек не должен стоять на месте. Правильно? Мне интересны юриспруденция, законы. Это может пригодиться в жизни.

— Учишься без хвостов?

— Да.

— Фамилия Белькевич в этом помогает?

— Разве что чуть-чуть. Узнавать — узнают. Но экзамены сдавать все равно надо. А для этого нужны знания.

— Продолжение образования было твоей собственной инициативой, или ты последовал чьему-то совету?

— На меня никто не влияет в подобных вопросах. Абсолютно. Как профессионал я подчиняюсь только положениям своего контракта. А в жизни — никому.

— А как ты относишься к такому выражению: “игра на чистых мячах”?

— Всегда неприятно, когда бьют по ногам. Считаю себя игроком созидательного плана, а не разрушителем. Но то, что я избегаю жестких стыков, — это, скорее, впечатление, которое порождают мой стиль, моя техника. Я ведь тоже отбираю мяч в подкатах, участвую в обороне. Но, возможно, меньше, чем кто-то другой.

— После некоторых матчей сборной тебе адресовались упреки в том, что ты был недостаточно старательным и жестким. Как ты к ним относишься?

— Спокойно. Любой болельщик хочет, чтобы его команда выиграла, верно? И он всегда ждет чего-то выдающегося от того игрока, кто ему наиболее симпатичен, от своего кумира. Но если команда проиграла, то, как правило, при поисках причин больше всего упреков достается самому броскому игроку, который был на виду.

— Верно, что ты игрок-созидатель. И потому многих встревожил твой выбор продолжения карьеры — в киевском “Динамо”. В юношеских интервью ты мечтал уехать в Италию или Испанию — туда, где можно проявить созидательную суть. А киевский клуб, в моем понимании, — команда, где игроки пребывают под гнетом схем, заключены в рамки...

— У меня тогда был выбор: приглашали еще “Спартак”, московское “Динамо”. Почему выбрал Киев? Команда на ту пору чего-то добилась. И я хотел проявить себя как игрок и заявить о себе именно в этом клубе.

— Ты переходил в команду, которую возглавлял Йожеф Сабо. Насколько могу судить, ты неважно “состыковался” с этим тренером.

— Тогда в “Динамо” проходила смена поколений. Команда формировалась заново. За всю осень, проведенную в ней при Сабо, я сыграл всего три матча: один тайм в первом туре, а потом выходил на три и пять минут.

— Плохое время?

— Я понимал, что легионер, чтобы заиграть в основе, должен быть вдвое сильнее местного игрока.

— Но можно было запаниковать: куда я попал, что наделал?

— В свои силы я верил всегда. Все по-прежнему зависело только от меня. От того, как я себя проявлю. От моей старательности. Есть поговорка: сначала ты работаешь на авторитет, а потом он работает на тебя. Это было время, когда мне предстояло поработать на авторитет. А потом все коренным образом изменилось — приехал Лобановский. Он сразу дал понять, что для него нет имен и репутации. Кто как проявит себя на сборах, кто будет в конкретный день сильнее — тот и будет играть. Он дал шанс всем.

— Со стороны казалось, что ты не мог понравиться тогда и Лобановскому. Тип игроков, каких любил этот тренер, и твой, по-моему, разнились. Ты чувствовал это на себе?

— В командах Лобановского всегда играли яркие созидатели: например, Заваров, раньше — Буряк, Веремеев. Другое дело, что Валерий Васильевич сразу потребовал от меня одинаково усердно отрабатывать и в атаке, и в обороне. Сначала он нашел мне место левого хава. Вскоре после его прихода мы поехали на “Кубок Содружества”, и я там довольно результативно сыграл. И он сказал: наконец-то у нас появился второй Рац, мы нашли левого полузащитника...

— Ну, быть вторым Рацем тебе вряд ли хотелось.

— На моей привычной позиции тогда играл Юрий Калитвинцев, и он выглядел очень хорошо. Но потом как-то получилось, что левого полузащитника из меня не вышло. К счастью...

— Перевод в центр тебя обрадовал?

— Центральных игроков как таковых у нас нет. Лобановский видел в футболистах универсалов, которые должны действовать по ситуации на любой позиции. Я получил возможность играть по всему полю. Но и сейчас часто применяем схемы, когда при обороне перекрываю фланги — левый или правый.

— Научиться отрабатывать в обороне, чтобы соответствовать требованиям Лобановского, было трудно?

— Тренировался, учился. Было и впрямь нелегко. Минской школы не хватало.

— Выражения “школа Лобановского”, “футбол Лобановского” стали штампами. Но, по большому счету, никто не знает, что за этим стоит, кроме вас. Как бы ты определил эти понятия?

— Знаете, чтобы все это понять, надо с Лобановским поработать. Он, прежде всего, великий психолог. Он неповторим в объяснениях того, что требуется от каждого конкретного футболиста.

— Это объяснения при контактах один на один? Или на командных установках?

— Сначала все объясняется команде на тренировке. Затем, после занятий или матчей, игроки вызываются для индивидуальных бесед. Тренер пытается разобраться, что ты понимаешь, а что — нет, что способен сделать. Подход индивидуален.

— У тебя часто случались с ним такие разговоры?

— Ну, раз в месяц он обязательно беседует с человеком с глазу на глаз. Бывает и чаще. Он же видит, кто готов к игре, а кому требуется дополнительная настройка, кого надо подбодрить, кого — успокоить.

— В таких беседах речь заходила только о футболе? Или он мог заговорить с вами о личной жизни, настроении, политике, искусстве?

— Когда только Валерий Васильевич пришел в “Динамо”, он вызывал каждого по отдельности, знакомился, выслушивал вопросы, спрашивал, кого что не устраивает: машина, зарплата, что-то еще... А когда все эти проблемы решились, он сказал: все, о семье, вопросах быта мы забыли, теперь — только футбол. Наших личных проблем с тех пор для него не существует.

— Я заметил, что ты продолжаешь говорить о Лобановском в настоящем времени...

— Он много значит в моей судьбе. Этот тренер сделал из меня другого футболиста. Я как бы продолжаю учиться у него и сегодня, когда его нет...

— После его смерти, с назначением главным тренером Михайличенко, в команде многое изменилось?

— По-моему, вообще ничего. У киевского “Динамо” есть давние традиции, сложившиеся и в тренировочном процессе, и в игровой тактике. Впрочем, тактика может варьироваться. А вот стиль не изменится, наверное, никогда.

— В твоем сегодняшнем футбольном багаже остаются слабые места?

— О себе судить тяжело. Наши слабости должны замечать любители футбола или тренеры. А потом разъяснять мне.

— Если тренеры упрекают тебя, то чаще всего — в чем?

— Все в том же. Мало действую в отборе.

— Может быть, виной тому какие-то недочеты в функциональной подготовке?

— Думаю, с этим компонентом у меня все нормально.

— После вашей последней в этом году игры — против “Бешикташа” — один мой коллега поделился таким наблюдением: “Валик на голову перерос всю эту команду. Ему в ней просто неинтересно”.

— Это точка зрения одного человека. Киевское “Динамо” меня полностью устраивает.

- А если попытаться сравнить киевский клуб времен Шевченко, Реброва, Каладзе и сегодняшний? Положить их на чаши весов...

— Та команда была сильной. Но и сегодняшняя тоже сильна. Разница в том, что тогда мы чего-то достигли: вышли в полуфинал Лиги чемпионов. Шевченко останется Шевченко, Ребров — Ребровым. А сейчас впереди играет Шацких. Не исключено, и он скоро забьет какой-нибудь важный мяч. И тогда вы скажете, что эта команда не хуже той. Не хватает пока результата. А что касается интереса... Каждый новый матч — это новый интерес. У меня и с той командой были плохие матчи, были и удачные. Здесь тоже так. Когда меня понимают партнеры, а я их — все прекрасно. Когда нет — другой разговор. Не бывает команд только проигрывающих или всегда побеждающих.

— Что ты думаешь о сегодняшней политике комплектования сильнейших украинских команд?

— Это вы о чем?

— Мне кажется, что наплыв игроков добротного, но среднего уровня из-за рубежа во благо украинскому футболу не идет.

— Почему же? Чем квалифицированнее футболисты, тем лучше для лиги, где они выступают. Легионеры из кожи вон лезут, чтобы себя проявить. Это обостряет конкуренцию, напряженнее становится чемпионат.

— А тебе не кажется, что многие из игроков, приезжающих в Киев, Донецк, как раз и не превосходят среднего украинского футболиста?

— На мой взгляд, это довольно классные игроки.

— Взглянем на эту ситуацию с других позиций. Ведь засилье легионеров отрицательно сказывается на уровне и результатах сборной Украины.

— Вы знаете, проблемы сборной Украины меня волнуют мало.

— Ты не ощущаешь себя единым целым с этой страной?

— Наверное, уже ощущаю. Я хотел бы остаться в ней жить и после того, как закончу играть.

— Сменишь гражданство?

— Это не обязательно. У меня есть вид на жительство.

— Ты с неохотой впускаешь посторонних в свою личную жизнь...

— Если вас интересует мое семейное положение, отвечу так: холост. И, пожалуй, достаточно.

— Тогда о внутреннем мире. Что в этой жизни греет тебя, помимо футбола? Как любишь проводить свободное время?

— Идеальный вариант — с друзьями. Можно поиграть в боулинг, бильярд, пойти на дискотеку. Главное, чтобы в компании было интересно. А чем мы станем заниматься, зависит от обстоятельств — как решим.

— В программу заполнения досуга могут входить мероприятия, которые подводятся под такой общий знаменатель, как нарушение спортивного режима?

— Смотря что под этим подразумевать. Профессиональный футболист обязан понимать, на что у него есть право, а на что — нет. Он может выпить, может и закурить. Но — в пределах разумного.

— Мы ведь о тебе говорим. Ты считаешь себя профессионалом...

— И знаю, что, когда и где мне позволено. Я всегда у себя под контролем и никогда не перестаю думать о завтрашнем дне. Одно дело, когда до игры далеко и есть время восстановиться. Но если матч, скажем, через три дня — это исключает всякие варианты, кроме строгого соблюдения режима.

— Тебе интересна политика?

— Конечно. Как и любой другой вид человеческой деятельности. Что происходит в мире, это важно и интересно.

— У тебя есть точка зрения на сегодняшнюю политическую ситуацию на Украине?

— Есть. Но высказывать ее не буду. Могут туда не пустить.

— Какова степень политизированности киевского “Динамо”. Ведь его хозяева и руководители — активные политики. Вас не пытаются сделать орудием их нефутбольных интересов?

— Такого не припомню.

— Музыка?

— Слушаю любую. Отношение к ней зависит от настроения. Каких-то особых пристрастий нет.

— Когда последний раз бывал на концерте?

— Очень давно.

— В театре?

— Ни разу.

— Что читаешь?

— Больше смотрю телевизор. Что касается текстовой информации, то практически всю ее черпаю из Интернета. Это компьютерное чтение.

А из фильмов предпочитаешь “стрелялки”?

— Лучше триллеры. Чтобы, помимо интриги, была еще и психология.

— Часто задумываешься о будущем?

— Нет. Пока я футболист, все мысли об игровой карьере.

— Она сложилась так, что ею можно быть довольным?

— Человек вряд ли может быть довольным собой на сто процентов. Конечно, хотелось бы играть так, как Зидан. Или лучше. Но надо ставить реальные цели. И в этом смысле тем, как сложилась моя судьба, я доволен. Вы скажете, что могло быть и лучше? Но ведь могло быть и гораздо хуже. Верно?

- И все-таки, не затянулся ли киевский этап твоей биографии?

— В Киеве я получил имя. И я всем там доволен.

— Но могут ли твои поклонники допускать мысль, что ты еще посягнешь на нечто более значимое?

<— Где-нибудь за границей?

— Ну, скажем, присоединишься к своему другу Андрею Шевченко.

— Я всегда намечаю выполнимые планы. Мечтать об этом я мог бы лет в двадцать пять. А мне уже тридцать. Уехать за границу, чтобы сидеть там в запасе или кому-то что-то доказывать, не интересно. Уже поздно. Я хочу просто спокойно играть в киевском “Динамо”. И продержаться на достойном уровне как можно дольше.

Сергей Новиков