Максим КАЛИНИЧЕНКО: "Живу в Москве уже 15 лет. Говорить, что я должен вернуться в Украину, нет смысла"

По следам скандала с Анатолием Тимощуком Tribuna.com поймала в Киеве эксперта «2+2» и поговорила с ним о том, как должны сочетаться политика и частная жизнь.

– Вы выбрали местом жительства Москву. В глазах радикально настроенных украинцев это решение наверняка выглядит непопулярным.

– Я ничего не выбирал. Мы с семьей здесь живем достаточно давно. И говорить о том, что я переехал в Москву из-за того, что в Украине начались какие-то события, совершенно неправильно. Как неправильно и говорить о том, что вот теперь, когда началась война, я с женой и детьми должен вернуться в Украину. Такие разговоры не имеют смысла. Можно быть патриотом, ура-патриотом, в конце концов, идиотом. Но это моя жизнь, и повторюсь, выбора у меня не было. Как живем в Москве последние пятнадцать лет, как ходим здесь в школу и в садик, как продолжаем регулярно приезжать в Украину, так и будем это делать в будущем.

– Ваши визиты на родину теперь связаны в основном с эфирами на «2+2»?

– Пока так, но на каникулах, естественно, приезжаем в Харьков. Хотя все эти ограничения последнего времени накладывают не то чтобы неудобства, но… В общем, очевидно, что все встало с ног на голову, но совершенно непонятно, чем это все закончится.

– Какие у вас впечатления от работы на телевидении?

– Мне комфортно, иначе меня бы здесь не было. Камер не боюсь, диктофонов тоже. Закалка давняя. Деньги? Ну, на бензинчик хватает. Главное – там где я сейчас, приветствуется личное мнение. На «2+2» вообще принято называть вещи своими именами. Даже про «Днепр» нужно говорить то, что думаешь, а не превозносить его до небес.

– Хотите сказать, что свобода в эфире стопроцентная?

– Ну как… Субординацию никто не отменяет. То есть я не позволяю себе резких и неприятных высказываний о футболистах и тренерах. Есть грани, которые я не переступаю. Но на черное белое не скажу никогда в жизни.

– Раньше все знали, что Калиниченко всегда выдаст что-нибудь эдакое. Все этого ждали. Но сейчас вы по другую сторону баррикад и перестали быть категоричным.

– Я избегаю резких суждений прежде всего потому, что становлюсь более сдержанным. Но не потому что я «по другую сторону баррикад», а потому, что взрослею. Некоторые вещи воспринимаются с возрастом иначе. Необходимость молотить кого-то резко ослабевает. Желание бороться с ветряными мельницами и тратить энергию на негатив пропадает. Мои последние потуги чего-то добиться – это была «Таврия». Вот там я с людьми общался напрямую, вызывал на разговор руководителей, пытался услышать правду, чтобы не тратить свои нервные клетки на догадки. А после этого я слегка очерствел. Нет, мне по-прежнему неприятны ложь и недомолвки, но я стал чаще отпускать ситуацию. Это не означает, что меня стало тяжелее вывести из себя, и я съем все, что мне бросят. Несправедливость по-прежнему воспринимается болезненно, но отстаиваю я только то, что близко к моей семье. А впрягаться за кого-то стало на порядок сложнее.

– Как понять то, что бросил вам Костов?

– Эмоции. Объясняться с ним я не стал. Да и кому мне доказывать, что я не алкоголик? Если человек называет так того, кто может выпить пива или вина, тогда у нас вся страна алкоголики. У Костова там такие фразы были: «Калиниченко – еще молодой человек, а его уже нужно спасать». А теперь посмотрите на меня и скажите: я тяну на того, кого нужно спасать? Нет, спасать нужно было репутацию, но моя в отличие от репутации Костова не пострадала. Нет, я не отрицаю, что-то в моем поведении могло ему не понравится, но требовать профессионального выполнения своих обязанностей от футболистов в ситуации, когда не может идти речи о профессиональном выполнении своих обязательств со стороны руководства – это либо наивно, либо цинично.

– Крым – красивое место?

– От Симферополя, как города, я был не в большом восторге, а вот все, что находится рядом с морем, потрясает. Экологически это уникальное место. Та же самая Ялта – убитая и застроенная, до сих пор сохраняет свою магию и неповторимый курортный шарм.

– А не было желания обустроить на полуострове какую-то летнюю резиденцию?

– Каждый раз, когда оказываешься на крымской земле, появляется желание приобрести какой-то ее кусочек. Но потом уезжаешь и начинаешь думать, анализировать, сравнивать с Европой… Я несколько раз ездил и смотрел места, участки земли, даже квартиры около моря, но всякий раз что-то останавливало от решительных шагов. Видимо, Боженька отвел. Не срослось, и, в общем, я не жалею. Сейчас головка бы побаливала, что с этой недвижимостью делать?

– Российский паспорт у вас есть?

– С чего бы это? Я с этими делами не балуюсь. Ограничился видом на жительство. Раз в год хожу – отмечаю документы.

– Неужели вопрос о смене гражданства не поднимался?

– Несколько раз, конечно, предлагали: мол, ты – легионер, давай, облегчи клубу жизнь. Но я отвечал: не от паспорта все зависит. Если буду нужен как игрок, потерпите меня и иностранцем. Да и не сторонник я так резко коней на переправе менять. Предать кого-то проще простого, но себя обмануть не сможешь. Внутри-то я все равно украинец и никогда не буду другим, будь в загашнике хоть тысячу паспортов. Может, кто-то так и живет: один вовремя показал, другой ловко спрятал, но с моим фартом все равно бы где-нибудь прокололся.

– Родители сейчас в Харькове?

– И мои, и жены. Хотя мама чаще всего здесь – в Москве, помогает нам с детьми.

– Дискомфортно от того, что родные не с вами?

– Да, причем, всем. Я думаю, что и россиянам многим по этому поводу дискомфортно. Наши страны всегда были тесно переплетены – и по каким-то дружеским вещам, и по бизнесу, поэтому то, что сейчас происходит, непонятно многим. Кто-то радуется тому же Крыму, но последствия могут быть очень плохими. Даже думать об этом не хочу. И если уж уезжать, так лучше в тундру или в Антарктиду – туда, куда не дострелят. Но ведь это бредовый выход. И потом я вас уверяю: в России немало людей, которые искренне хотят мира, считают украинцев братьями и переживают вместе с нами.

– Телевизор смотрите?

– Иногда, для контраста. Чтобы жизнь медом не казалась. Потому что новости черпаю из других ресурсов. А вот мама моя привыкла получать информацию из ящика и верить всему, что оттуда говорят. Такова психология людей из СССР. Все, что сказали с голубого экрана – правда. Я, бывает, показываю ей: смотри, как по-разному интерпретируют одну и ту же вещь. «Да-да, – говорит она, – может быть…» А потом – следующая новость, и она в переполохе: «Опять показывают, что младенца съели». – «Мама!..» – «Ну, а как не съели, сынок, раз показывают?»

– Истина «посередине» или ближе к одному из концов?

– Истина не может быть посередине, истина – она одна. Только, возможно, нам узнать о ней не дано. Об одном могу сказать уверенно: я стал глубоко антигосударственным человеком. И больше не верю ни одному из людей, которые стоят у власти, будь то в Украине или в России. Полностью доверяю только тем, кого знаю, и тем, кто передает мне информацию через моих друзей. Остальных не слушаю и переубеждать никого уже не пытаюсь. Сначала рьяно стоял на своем, а потом понял: занятие бесполезное. Ну поговорил ты с кем-то, а потом первая же подборка новостей убивает на корню все твои слова. В итоге ты живешь с неприязнью, которая доходит до физической боли. Каждое утро находишься в напряжении, ждешь хороших новостей, а их все нет и нет.

– С Андреем Павелко вы соприкасались?

– Конечно, в Днепропетровске. Не то, чтобы знаю его близко, но виделись – и не раз.

– Он ведь никогда не был очень близок к «Днепру»?

– Он жил в Днепропетровске, у него был хороший ночной клуб и замечательный ресторан на территории этого клуба. Футболистов принимал с радушием, не один год возглавлял областную федерацию, человек – определенно футбольный.

– При этом редакционная точка зрения «Профутбола» по поводу его назначения оказалась крайне критической, «антипавелковской».

– Я бы сказал, что это была не «антипавелковская», а антисистемная позиция. Назначение не самого Павелко, но людей, которые остались с ним работать, подтвердило нашу правоту. Голова поменялась, а все остальное сохранилось. И решать, к сожалению, как мне кажется, будет не Андрей Васильевич. Скорее всего, мы увидим корпоративные решения в чью-то пользу.

– То есть вас и ваших коллег по эфиру раздражают неоднозначные персонажи из ближайшего окружения нового президента.

– Можно сказать и так.

– Например, Сергей Куницын?

– Почему именно Куницын? Куницын представляет Крым. В каком виде – пока непонятно. Однако лично у меня к нему никаких вопросов и претензий не существует: мы прекрасно ладили, отлично расстались, он выполнил все, что было обещано, – на уровне как моральных, так и финансовых обязательств. И нигде меня не обманул.

– То есть в его конфликте с Альтманом и Селюком вы никого не поддерживали?

– Вообще туда не лез. Я был против закулисных вещей, был на стороне чистоты. Если мне пытались впарить какую-то идею: мол, вот так надо, я это не поддерживал, мне на тот момент стукнуло тридцать-сто лет. Я слишком хорошо знал, что такое «как надо», а что «как не надо».

– Бывает такое, что вы пересматриваете в интернете какие-то из своих многочисленных выступлений?

– Если кто-то из знакомых кидает ссылки в фейсбук или твиттер, могу посмотреть.

– Есть среди этого ретро-материала что-то, чего бы сейчас вы не повторили?

– Вряд ли. Я же не на камеру это все говорил, а потому что наболело. Взять хотя бы те же «синие чайки» после матча с «Динамо» в Киеве. Это было что-то страшное. Я так психовал, потому что все происходившее было выше меня. Не мог уже спокойно реагировать на все эти издевательства. Когда ты ежеминутно, ежесекундно, заблаговременно ждешь, что, наконец, тебя начнут убивать. Ты уже себя завел и ждешь момент, когда все подозрения подтвердятся. И вот такой момент наступает.

– Может, не стоило себя накручивать?

– А тут уже как у Пастернака: «Но продуман распорядок действий, и неотвратим конец пути…» Так что еще раз повторяю: не жалею ни о чем из сказанного. Все повторил бы, почти дословно. Разве что постарался бы не переходить бы на личности.

– В частности, Виталия Годуляна?

– В частности, и его. Нужно понимать, что когда ты кого-то оскорбляешь, то оскорбляешь еще и его родных – жен, детей, родителей. Все они слушают тебя и переживают. Вот это единственное, о чем я жалею. Теперь стараюсь этого избегать. Хотя я и сам – не сахар, так что обсуждайте меня, я готов дискутировать и отвечать. Хотя... Отвечать, может, уже и не готов: проще забанить, поместить в черный список.

– Жизнь в социальных сетях вы ведете довольно активную.

– Это больше для получения информации. Иногда ввязываюсь в дискуссии в твиттере… Вот, например, недавно, «Спартак» играл с «Динамо», и я высказался по поводу пенальти. А потом друзья пишут: «Вася Уткин тебя только что в прямом эфире ретвитнул». Ну все, думаю, теперь я знаменит.

– Со старыми друзьями – Титовым и Парфеновым – на связи?

– Титик писал мне как раз во время нашего интервью. Скоро буду ему перезванивать. А с Парфенчиком давно на связи не был. Дима сейчас в Иваново – на тренерской, а Егор за ветеранов играет, и за артистов, и на Кубке Легенд блистает. Я думаю, он ждет приглашения в «Спартак» и вполне его понимаю: он ведь красно-белым всю жизнь отдал и обидно, что все проходит мимо.

– Со Станиславом Черчесовым пересекались?

– Да, на сборах как-то. Поздоровались.

– Вы его уже поняли и простили?

– Простил я его сразу. Потому что не обижался. Я ведь – не девушка, чтобы за него замуж хотеть. А понять… Нет, пожалуй, что не понял. А он ничего объяснять не собирается. Да и потом нам обоим это давно не нужно. Вопрос исчерпался сам собой. Что было, то было. Пора забыть.

Валентин Полищук