"Газзаева мы называли Лордом"

Про 56-летнего Юрия Пудышева футбольный мир вспомнил, когда чемпион СССР — 1982, ныне работающий в тренерском штабе «Динамо» из Бреста, в конце октября вышел на замену на поле в качестве футболиста в поединке против БАТЭ, став самым возрастным футболистом в истории чемпионатов всех постсоветских республик. Выдержав паузу, корреспондент «Спорта» дозвонился Пудышеву в Брест.

От волнения не смог сдать анализ мочи

— Юрий Алексеевич, ваш выход на поле был исключительно одноразовой акцией?
— Надеюсь, что нет. По крайней мере сделаю все, чтобы главный тренер Юрий Пунтус в оставшихся матчах как минимум включил меня в заявку на игру. А дальше — как карта ляжет.

— Вы старше Пунтуса на 7 лет и работаете в его тренерском штабе. Как обращаетесь к нему — Юра?
— Нет — Йосипович. Пунтус — хороший наставник и порядочный человек. Я вместе с ним еще в БАТЭ работал. Он постоянно берет меня в свою команду, поддерживает мой жизненный тонус.

— У вас были сложности с внесением в заявку в чемпионат Белоруссии?
— При прохождении медосмотра от волнения не смог сдать анализ мочи. Но потом сдал, со временем.

— Вернемся назад. Большую часть своей карьеры вы отыграли за «Динамо» — сначала московское, затем минское, ставропольское, барнаульское и якутское. В каком воин­ском звании ушли в запас?
— Дослужился до майора. Против БАТЭ вот вышел на поле, вспомнил молодые годы, как меня партнеры ласково называли — Пудик. Хотя я сам чаще всего придумывал прозвища. Алейников с моей подачи стал Батюшкой — он мало говорил, но много делал. К тому же у Сереги лицо всегда чересчур серьезное было. Зыгмантовича стали звать Зика. Сокола Еврюжихиным — был такой быстрокрылый парень, за ленинградское, московское «Динамо» и сборную СССР небезуспешно играл. Сокол по стилю игры немного на Геннадия походил. Гоцманов Флотским стал — он, когда поднабрался опыта, смело на всех парах несся вперед на защитников — как моряк-революционер на баррикады. Кондратьев был Челентано — Жора похож на Адриано. Защитника Витю Шишкина Морозко звали — когда он пельмени ел, щеки у него как у Морозко были...

— Правда, что смена клубов у вас была продиктована одним-един­ственным обстоятельством — нарушением спортивного режима?
— Чего скрывать, любил шампусик.

— Бывало, что на игру выходили под мухой?
— Каюсь, был такой случай. В чемпионский для минского «Динамо» год предстояла игра в Москве с ЦСКА. Приехали в Москву 9 мая — аккурат в День Победы. Ну как же это дело не отметить? Вот мы с Валерой Мельниковым и отметили душевно. Утром залез под холодную воду, отоспался немного. Но чувствовал себя неважно. Решил опохмелиться — взял пивка. Эдуард Малофеев как меня увидел, сразу спросил, что с давлением — не слишком ли оно высокое? Но я сказал, что сыграю как надо. Вышел, забил гол. У армейцев мы выиграли 3:2. Но, конечно, в день матча вообще-то пить нельзя. До сих пор за тот эпизод угрызения совести испытываю.

Базилевич назвал меня баптистом. Я подумал, дескать, баб люблю?

— Из-за посиделок в «Метрополе» Александр Севидов убрал вас из «основы» московского «Динамо»?
— Было дело. Я тогда только четыре игры отыграл. В «Метрополь» пошел отметить с друзьями из Подмосковья (я оттуда родом) удачный матч. Севидову на следующее утро уже все было известно. Он сказал, дескать, рано тебе еще, Юра, по ресторанам шастать. И для профилактики посадил меня на лавку. А мне играть хотелось, аж ноги чесались. Поэтому, когда пришло приглашение из Минска, я долго не раздумывал.

— В Минске выводили команду с капитанской повязкой?
— Как раз накануне чемпионского 1982-го выбрали. Два года капитаном пробыл. А затем меня рвачом обозвали — за то, что премии и подарки для всей команды выбивал. Чиновники имели зуб на меня. Обыгрываем мы киевское «Динамо» или московский «Спартак», ребята просят, чтобы я поговорил с руководством о повышенных премиальных. Уехал из Минска со слезами на глазах — даже проводов мне не устроили.

— Зато истории про вас по всему городу ходили… Кому первому в голову пришла идея разукрасить стены вашей минской квартиры работами Микеланджело?
— Когда я получил квартиру, у меня просто не было денег на то, чтобы ее как-то обставить. Нас в «Динамо» никогда не баловали — зарплата составляла 200 рублей в месяц. В союзной «вышке» мы получали меньше всех. Правда, на 200 рублей можно было 40 бутылок шампанского купить. Я купил в квартиру холодильник, кровать и телефон, а разрисовать стены одну художницу попросил. Она мне за неделю их и оформила. Нарисовала Иисуса Христа, ангелочков разных. Все гости были в восторге от этих этюдов. Но в один прекрасный день на мою квартиру совершили облаву — ответственные работники пришли посмотреть, как поживает офицер МВД.

— Последствия были ужасны?
— На следующий день на команд­ном собрании Олег Базилевич, тренировавший в ту пору минчан, насупился и объявил: «У нас в ­команде появился баптист. Встать, Юра! Расскажи всей команде, чем у тебя стены квартиры разрисованы». Я сначала подумал, что меня «баБтистом» обозвали — дескать, баб сильно люблю. (Смеется.) Не сразу сообразил, в чем меня конкретно обвиняют. Потом вызвали к генералу из белорусского совета «Динамо». Он очень холодно осведомился, с каких это пор советский офицер спит с Христом? «Это же Микеланджело», — оправдывался я. «Какой еще Микеланджело?» — секунду недоумевал генерал и тут же отдал распоряжение перевести меня в общежитие, а квартиру опечатать. Два месяца в общаге кантовался, пока мне не отдали ключи от квартиры. За это время накопил на два стула и диван для друзей. Диван в кухне поставил — чтобы друзья мне сильно не мешали.

На троих десять бутылочек приговорили

— Из минского «Динамо» в московское переходили не благодаря, а вопреки?
— Усталость накопилась, шампусика перепил. А за мной уже тогда «вражеские силы» охотились, ожидая, когда я оступлюсь. Сначала вообще грозила пожизненная дисквалификация. Но тут уже Севидов позвал в Москву. Спросил, есть ли у меня силенки еще год-другой на высшем уровне поиграть. Тогда белорусский совет «Динамо» подчинялся Москве, вот меня в столицу СССР на подмогу команде и отрядили. Московское «Динамо» тогда плелось в конце турнирной таблицы. Но я умудрился в предпоследнем туре первенства забить гол «Арарату», мы выиграли и остались в высшей лиге.

— В «Динамо» вы играли вместе с Валерием Газзаевым. У него и тогда уже характер с перчинкой был?
— Мы с Валериком обычно за одним столом сидели. Я все время ел лук, а он — творог. Как-то спросил меня, чего я на лук так нажимаю. «Так он все микробики убивает. А ты, Валерчик, с чего это так творог полюбил?» — «Это для суставов хорошо», — с расстановкой отвечает Газзаев. Прозвище у Валерчика было Лорд — уже тогда любил красивые вещи надевать. Подлых поступков с его стороны не было. Наоборот, он мне даже деньги в долг давал.

— Московское «Динамо» на ставропольское поменяли вновь из-за злоупотребления спиртным?
— Да, история не сильно приглядной вышла. Тогда Михаил Сергеевич Горбачев как раз сухой закон провозгласил. Мы играли с «Кайратом» в Алма-Ате. Малофеев меня посадил в запас. И так и не выпустил на поле. Молодежь тогда уже действительно подпирала: на подходе были Колыванов, Добровольский, Кобелев. После игры с друзьями из «Кайрата» пошел горе заливать — пребывал в израненных чувствах. Нормально усугубил — на троих с десяток бутылочек шампусика приговорили. В итоге в аэропорту меня не пустили в самолет. На следующий день отоспался и вылетел в Москву самостоятельно — друзья с билетом помогли. В черный костюм переоделся и пошел на разговор с Малофеевым — он уже из Минска в Москву перебрался. Знал, что из команды буду отчислен. Эдик сказал, дескать, дисквалифицировать тебя не будем, ищи себе команду. Вот я в Ставрополь и подался.